Хроника операции «Фауст»

Казалось бы, что может быть проще артиллерийского боеприпаса? Гильза с порохом, собственно снаряд, представляющий собой металлический заостренный цилиндр со взрывчаткой, взрывателем и так называемыми средствами воспламенения: либо капсюльной втулкой, либо капсюлем-воспламенителем, либо «пистоном». Самый мудрый элемент — взрыватель — состоит из пятидесяти деталей. Однако по противоречивости требований, предъявляемых к снарядам, они вряд ли уступят сложнейшему механизму. В момент выстрела на детали снаряда действует сила до трех тысяч атмосфер. В этот миг снаряду, взрывчатке, взрывателю надо быть «бесчувственными». Но после того как снаряд вылетел из ствола, он должен взрываться от малейшего касания, даже от попадания в лист дерева.

Таково жесткое условие!

Много сил положили конструкторы артиллерийских боеприпасов, прежде чем нашли способ преодоления этих противоречий.

Кумулятивная противотанковая граната, которую хотел приспособить к ружью Маркус, не поддавалась никаким перегрузкам. Она взрывалась при выстреле. Патрон разрывал ствол.

Чрезвычайно чуткий механизм взрывателя надо было заменить менее чувствительным. Но тогда взрыв происходил или с большим запозданием, или вообще его не было.

Хохмайстер вооружился большой лупой и стал разглядывать пороховую шашку. При сильном увеличении на сером фоне разбегались микроскопические трещинки.

— Вилли! Кажется, я нашел разгадку, — не очень уверенно проговорил он. — Смотри! Эти трещины быстро разваливают шашку, резко увеличивают площадь горения. Возникает непропорционально большое количество газов — и ствол не выдерживает давления.

Айнбиндер предложил использовать бездымный пироксилиновый порох, похожий на макароны. Но ровного и постоянного горения не получилось.

«Надо создавать новый порох», — подумал Маркус, хотя эта мысль звучала парадоксально.

Засели за книги по взрывчатым веществам. Теоретические построения проверяли опытами. Ходили с потемневшими от растворов, с обожженными кислотами руками. После многих экспериментов остановились на патроне из бездымного пироксилинового пороха на нелетучем растворителе. Патрон представлял собой коричневую цилиндрическую болванку со сквозным отверстием в центре. Горел он устойчиво, равномерно увеличивая давление на днище выстреливаемой гранаты.

Но когда снова испытали «фауст», граната пролетела всего тридцать метров. Любой пехотинец мог бы обойтись и без ствола. Он попросту метал бы гранату рукой, и нечего было огород городить.

К тому же граната неустойчиво вела себя в полете. Пробовали увеличить размеры стабилизатора — результат получался неутешительный. Попытались придать гранате вращательное движение. Для этой цели просверлили несколько отверстий в корпусе патрона. Часть пороховых газов прорывалась через них, реактивная сила заставляла гранату проворачиваться вокруг продольной оси, способствуя лучшей стабилизации и дальности.

На устранение всяких неполадок уходило время.

Если все использованные на полигоне гранаты применить на фронте, они бы выбили у противника не меньше сотни танков. Справедливости ради, надо заметить, что генерал Леш безропотно подписывал многочисленные счета, хотя сам не верил в «фаустпатрон» — больно уж хрупкой, ненадежной, действительно игрушечной казалась ему эта хлопушка.

Впрочем, не только Леш, но и чины из отдела вооружений вермахта скептически смотрели на работу Хохмайстера. «Фаустпатрон» как бы выпадал из системы гигантомании, господствующей в рейхе, выглядел маленьким гадким утенком. Скульпторы ваяли многотонные статуи мускулистых кроманьонцев — предков арийской расы. Архитекторы воздвигали дворцы и спортпаласы, украшенные огромными символами нацизма. Художники писали многометровые полотна в духе глянцевитых картин Саломона Рейсдала [38], которого считали предтечей фашистского реализма. Оружейники ломали головы над сверхмощными артиллерийскими орудиями типа «дора». Авиаконструкторы разрабатывали проекты летающих супергигантов, способных бомбить Нью-Йорк и Сингапур. Тот же Фердинанд Порше воплощал замысел сверхтанка «Маус» с 350-миллиметровой броней и весом чуть ли не в двести тонн.

Пристрастие ко всему огромному, тяжелому, похожему на чудо, способному сразу изменить ход войны, бесило Хохмайстера. Проекты, один нелепее другого, неизменно находили поддержку, несмотря на то, что они не отвечали ни боевой эффективности, ни производственным возможностям заводов.