Хроника одного задания

Алексей же ходил и никак не мог в себе разобраться. Он был как прежде, оставался таким же, но стоило ему увидеть Нину, на него находило волнение, он становился словно легче, у него прояснялся разум, он чётче слышал природу вокруг, отмечал в ней новые краски и грани. Берестову не хотелось выходить из этого состояния. Но когда Шелкова исчезала из его поля зрения, всё как-то разом меркло, тускнело, пропадала сочность. Возникало ощущение пустоты, нехватки чего-то жизненно важного. Алексей стал пристально следить за своими мыслями и чувствами. Он отмечал, стоило Нине посмотреть в его сторону или приблизиться к нему, даже заговорить с ним, Берестов мгновенно преображался, делался другим. Он пока не мог дать себе полного отчёта, что с ним происходит, но он нравился сам себе больше в новом качестве. Алексей наблюдал в себе появление неизвестных ему граней самого себя, что делали его лучше, богаче, интереснее. Берестова начало тянуть к Нине всё сильней и сильней. В конце концов он решился.

В свою землянку Алексей пришёл немного взволнованным. Возбуждённое состояние друга не ускользнуло от Лобова, который сидел и тщательно чистил оружие. Перед ним на столе были разложены на тряпочке когда-то синего цвета детали винтовки и стояла небольшая бутылка с керосином. Он отвлёкся от своего занятия, посмотрел пристально через очки на старшего лейтенанта и спросил: «Что с тобой?»

— У нас вода горячая есть? — вопросом на вопрос ответил Берестов.

— Есть немного, в чайнике, — ответил Демьян и стал с интересом наблюдать за товарищем.

Тот снял бушлат, повесил на гвоздь. Достал бритвенные принадлежности, разложил их на столе. Всё действия Алексея были решительные, порывистые, сам он при этом был сосредоточен и погружён в себя. Он выглядел как человек, который, отважился на какой-то отчаянный шаг. И больше не собирался ни поворачивать назад, ни терять время на его осуществление. Лобов понимал, его друг находится на пороге чего-то важного, исторического, и догадывался в чём суть дела, но ничего не говорил.

— Демьян, можно я твою бритву возьму? — попросил Алексей, когда испробовал свою.

— Бери, знаешь где она.

Берестов достал из ящичка бритву друга.

— А зеркало у нас где? Что-то не вижу.

Демьян молча встал, подал зеркало, поставил на стол ещё горячий чайник.

— Вот, возьми полотенце.

— Спасибо, Демьян, — после благодарности Алексей посмотрел на товарища. В глазах старшего лейтенанта Лобов прочитал всё, о чём уже не сомневался. «Да!» — мысленно порадовался он за друга.

Алексей принялся за бритьё: увлажнил лицо горячей водой, нанёс помазком мыльную пену, взял бритву и короткими контролируемыми движениями стал чиститься. Весь процесс много времени у него не занял.

— Демьян, — позвал друга Алексей, когда гладко выбритый сидел и смотрел на себя в зеркало, — у тебя, помнится, одеколон где-то был.

— Имеется

Лобов подал старшему лейтенанту одеколон. Тот побрызгался им, ещё раз взглянул в зеркало и остался доволен полученным итогом.

— Всё! — констатировал Алексей.

Потом всё убрал за собой, осмотрел тщательно одежду на себе, одел бушлат, шапку.

— Я пошёл, Демьян!

— Давай, приятель. В такой бой, только один!

Алексей подошёл к Лобову, обнял его и потом решительно вышел из землянки. Путь его лежал в госпиталь.

Когда Семён Яковлевич увидел Берестова, побритого и освежённого одеколоном, то сразу вышел, извинившись, что забыл что-то там, где-то там сделать.

Алексей и Нина остались наедине.

— Нина, — начал Берестов, сердце вдруг сильно заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди, не хватало воздуха.

— Нина, — повторил он ещё раз имя врача.

А потом они встретились взглядами. Нина ничего не говорила, просто смотрела на Алексея. Он всё сразу понял, его осенило, как молния сверкнула в душе.

— Нина, я люблю вас! — вдруг выпалил Берестов, — больше жизни. Как никогда в жизни! Я теперь не могу без вас!

Шелкова подошла вплотную, обняла Алексея и прижалась к нему.

— Милый! — только и сказала Нина, — милый мой, Алёшка!

Берестов словно в тумане услышал «мой Алёшка», «мой…».

После объяснения в любви, они пытались скрывать свои чувства от посторонних. Но любовь, как огонь да кашель, от людей не спрячешь. В лагере быстро про них прознали. Но никто не шутил по этому поводу, только улыбались им вслед, провожали их взглядами.

Одним из первых не выдержал Тишков. Как-то зайдя к нему, майор попросил Алексея задержаться.

— Вот что, Алексей Николаевич, всё правильно, — и видя недоумение на лице старшего лейтенанта, пояснил, — чёрт с ней, этой войной. На, возьми!

С этими словами майор достал из нагрудного кармана пулю.

— Мой талисман. Эту пулю из меня извлекли. Рядом с сердцем прошла. Мы, военные, ты же знаешь, народ суеверный, хоть и коммунисты. Так вот, бери её. Пусть она отгоняет от тебя себе подобных.

Алексей взял пулю. Посмотрел на майора. Тот обнял крепко Берестова и сказал: «Выживи, ради неё выживи. Будьте счастливы!»

Алексей вышел от Тишкова. Закурил. Навалилось чувство неведомой ответственности за что-то большое, бесценное. Он понял, ЗА ЛЮБОВЬ!