ВЕРОНИКА. Чего? Тоже смеешься надо мной? Я и до батюшки чувствовала! Я как раз у него что первое спросила: говорю, скажите, почему я уже дошла до последней степени отчаяния, никому я не нужна, включая собственную мать, ну тотально то есть вообще, никто меня не любит, кроме мужиков, которые меня тоже не любят, им только бы кого выесть на халяву, скажите, говорю, почему я с собой не кончаю, почему я чего-то жду, и даже не жду, чего мне ждать, если я даже родить не могу, если бы родила бы, тогда бы дети меня хотя любили, а я бы их взаимно, а я родить не могу, чего ждать? – а я жду, будто что-то все-таки будет, нет, я даже не только жду, я даже иногда уже сейчас себя чувствую вполне позитивно, не сказать, чтобы прямо счастливой, но нормально в принципе, а иногда бывает, что будто что-то даже где-то в душе светится, а что такое, непонятно, не потому, что, там, ну, выпила или курнула, нет, не потому, что с мужчиной приятные отношения построились, нет, на пустом месте бывает, вот в чем парадокс! И он мне говорит: в такие моменты твоя душа чувствует, что ее Бог любит. Меня просто пронзило! Точно! Ведь некому же – только, значит, Бог! Я даже заревела! Я сутки ревела от счастья! …Это я к чему?
ТЕТЯ КОТЯ. Это ты к тому, что никого трогать не будем.
ВЕРОНИКА. Я и не собираюсь. Я так. Пощупаю.
МАНАЙЛОВА. Щупать тоже без тебя есть кому.
МАНАЙЛОВА. Ты опять?
ВЕРОНИКА. Я молчу.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Запомни: если сама будешь не дура, все будет нормально.
ИННА. А почему вы мне тыкаете? Вы старше, я понимаю, но мы даже еще не познакомились. Как вас называть, кстати? Гражданка начальница?
ВЕРА ПАВЛОВНА. Правильно мне говорили, что ты из цирка сбежала. Ничего, я всяких видела. Зови Верой Павловной. Говорю для твоей же пользы: веди себя нормально и работай, и не будет неприятностей. Молчи громче, отвечай четче. И без под ёлок всяких.
ИННА. А нельзя меня в одиночку посадить?
ВЕРА ПАВЛОВНА. Режим нарушишь – посадят. Вот удивляюсь: сколько я вас видела, столько одна и та же история – чем грамотнее, тем глупее. Это вот почему? Тебя в университете чему учили?
ИННА. По крайней мере, не способам социальной адаптации в местах лишения свободы.
ВЕРА ПАВЛОВНА
ИННА. Характер, то есть сумма психических свойств личности, определяющих парадигму ее поведения, как утверждал Александр Бернштейн, является весьма консервативной субстанцией, с трудом поддающейся изменениям.
ВЕРА ПАВЛОВНА. У нас с твоей консервной субстанцией быстро разберутся. Пальцем вскроют.
ВЕРА ПАВЛОВНА
ВЕРОНИКА. Да… Задела, оцарапала…
ВЕРА ПАВЛОВНА. К врачу сходи, а то будет заражение, работать не сможешь. Так. Вот вам новенькая. Зовут Инна Горецкая. Статья – злостное хулиганство. Как и чего, знать не обязательно, а кто знает, предупреждаю: это не наше дело.
ИННА. А у вас работа прямо в камере?
ВЕРА ПАВЛОВНА. Это временно. Цех у нас сгорел недавно. И склады кое-какие, и вообще. Следствие ведется. А производство стоять не может.
ИННА. Хорошо, что я сюда после пожара попала, а то меня обвинили бы.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Надо будет, обвинят. Хоть бы ты в Африке даже в это время была.
АНЯ. Сто семьдесят шесть.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Вы долбанулись, девушки? У вас шестьсот норма на камеру, вы когда успеете? Пока шестьсот не сделаете, отбоя не будет!
МАНАЙЛОВА. Настя вещи собирала сегодня, не работала почти. А новенькая ничего не умеет, снизили бы пока норму.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Не умеет – научите!
ИННА. Я не против, но больше восьми часов в день работать не буду.
ВЕРА ПАВЛОВНА. Это почему?
ИННА. Потому, что так записано в трудовом кодексе.
ИННА. Буду признательна, если вы мне объясните причину вашего юмористического настроя.
МАНАЙЛОВА. Дура, не выёживайся! Какой тебе трудовой кодекс, это зона! Зо-на, поняла?
ИННА. Вполне. Я подготовилась, говорила с адвокатом, читала документы. Положения трудового кодекса распространяются на места лишения свободы в полном объеме, включая организацию рабочих мест, санитарные нормы, технику безопасности…