Хроника миража

Юрий Иваниченко ХРОНИКА МИРАЖА

Чистое небо

Мгновение — и стало ясно: силы не равны.

Сергей перехватил руки незнакомца, протянутые к щиту регулировки режима стеллатора, потом преодолевая слабое сопротивление, схватил человека в охапку и оттащил в сторону. Еще мгновение — и тот оказался в кресле второго диспетчера. Нависая над ним, Сергей Острожко, ответственный дежурный Центральной, заорал:

— Тебе что, жизнь надоела? И как ты сюда пролез?

Пробраться ночью в Центральную Щитовую почти невозможно. Три зоны охраны, и охранники что здесь, что во всех странах, где запущены стеллаторы, не пропускают никого. Вплоть до применения оружия. Слишком дорогая и строгая штука — стеллатор. Несколько _нужных_ — а точнее, ненужных включений, — и он может пойти вразнос, и тогда не выдержит защита, полетит и сам стеллатор, и Установка, и добрая часть грузовой станции. Только поселок останется — до него двенадцать километров.

За годы Сергеевой службы здесь, на Сарыче, никто не пытался проникнуть в диспетчерскую, а тем более в Центральную. Да и зачем?

Сергей спросил еще раз, уже тише:

— Ты понимаешь, куда руки суешь? Мы же все гробанемся…

Человек по-птичьи вывернул голову и виновато сказал:

— Я бы вас предупредил, Сережа. Чтобы все успели уйти. И вас, и остальных. Чтобы успели. Кровь не нужна. Нет-нет.

Что-то странное почудилось в речи незнакомца, одетого — теперь Острожко рассмотрел — в униформу вспомогательного персонала. Но в чем заключалась странность, Сергей не понял. Только спросил, так же переходя на «вы»:

— Вы меня знаете?

— Конечно, Сережа. Я специально выбрал вашу смену и ночь, чтобы успеть, пока вы будете один. Я же знаю, что вы отдыхаете по очереди…

— Подождите, — перебил его Сергей, — что успеть? И откуда вы знаете, что мы…

— Да-да, — торопливо сказал человек в униформе, — я так и решил, что если сам не смогу, вы мне поможете. Вы только выслушайте меня сначала, а потом обязательно поймете…

Он говорил быстро, и в то же время как бы пересиливая себя, и после каждой фразы кивал — будто ставил точку. Не то чтобы это сильно раздражало, но все же отвлекало внимание от смысла. Не о каких-то своих гипотетических обязательствах собирался спросить Острожко, а о том, зачем этот человек пробрался в Центральную и за спиной дежурного бросился к щиту. И черт возьми, если бы не слух и реакция Сергея, сейчас бы могло начаться такое…

— Говорите ясно: кто вы? И что вам нужно? Я сейчас вызываю охрану…

— Вам, конечно, одному не по себе, — торопливо закивал незнакомец, опять же по Инструкции вас должно быть здесь двое, но если бы кто другой _остановил_, то сразу бы к охранникам, а вы сначала послушаете. Я давно заметил, еще когда вы с женой здесь были на стажировке…

Вот тут-то Острожко вспомнил ясно и сразу, и в следующее мгновение уже удивлялся себе, что не узнал сразу дядьку Панаса, завхоза их общаги-малосемейки, где размещались стажеры. Разве что униформа сбила, но лицо-то… Лицо Сергей должен был узнать сразу. Тогда, шесть лет назад, разговаривали, гоняли чаи, да и потом… Нет, позже — не разговаривали, хотя мелькало, право же, заостренное, в ранних морщинах, лицо, сутулая фигура… Не возле Ганнусиного садика ли?

— Чумак? Афанасий Михайлович? — спросил Острожко, уже с полной определенностью признавая человека.

— Да лучше по-старому, дядькой Панасом. Что мне в таком величании? Панасом был и уйду, а отчества и не оставлю, и видать сам того не стою, раз пресеклась…

Нет, странность была не в голосе, а в глазах дядьки Панаса, в том, что во взгляде его плавал какой-то туман; и совершенно непроизвольно появилось в сознании Острожко слово «юродивый», полузабытое, никогда прежде не употребляющееся для определения визави, еще не прилепленное окончательно к дядьке Панасу, но уже приближающееся к некоему порогу сознания.

— Хорошо, пусть будет так, но вы не ответили: что вы здесь делаете? И откуда у вас эта униформа?

Дядька Панас ответил быстро, но первого вопроса будто бы и не слышал:

— А мой комбинезончик, по службе полагается, только не такой, да этот моего размера…

— Вы работаете здесь? На «Чистое небо»?

— Работаю, конечно. Уборщиком. Тоже ведь убирать нужно, пока смена то да се, а людей очень много, не объяснить: совесть-то с одного начинается, когда человек сам перед собой как перед зеркалом…

Сергей понимал все, что говорит Чумак, но чем дальше, тем определеннее замечал: где-то внутри фраз, остро и с усилием высыпаемых дядькой Панасом, проскакивает маленькая логическая подмена. Речь начинается об одном, а потом утверждается другое, не совсем (или совсем не) вытекающее из посыла. Но как расценить эту особенность речи, Острожко не знал.

— Разве по ночам уборкой занимаются? И зачем вас понесло к щиту?

— Да я все хочу объяснить, а вы такой нетерпеливый стали, будто и у вас в горле пересохло. Вы бы водички нацедили, все же уборщики знают, что у вас и термос, и сифончик…

— Сейчас.

Острожко встал, вытащил из шкафа пластмассовую кружку, потянулся за сифоном — и тут краем глаза уловил быстрое движение.