Хроника города Леонска

Лёвчиков привезли из Венеции. Тринадцать венецианских семейств приехали в Леонск в 1790 году, когда город уже сложился как единое целое. Потому что Леонск возник неподалеку от Астрахани вместе с другими поселениями немецких колонистов в 70-е годы. Он как-то сразу занял особое место: сюда приехали в основном интеллектуалы, которые замыслили создать нечто необычайное. Говорят, что тут действовали крупнейшие архитекторы своего времени, и в это можно поверить. Пройдите по городу – и вы увидите логику безупречно продуманного градостроительства. Конечно, самих высоколобых немцев было не так уж много – что-то около 600 человек, но перечень их украшали такие имена, что в Леонск стеклись не только из России, но и из Восточной Европы лучшие умы: даже ненависть к России не останавливала поляков и иных пострадавших. Город построился необычайно быстро и скоро уже насчитывал чуть не сто тысяч жителей. В нем вырос свой небольшой университет, театр, в котором играли драмы и оперы. В нем раскрасовалась высокая, словно вознесенная над Волгой набережная, по которой вечерами гуляли буквально все. Конечно, слышались разные языки, потому что внутри семей сохраняли наречия предков, но по обоюдному согласию всех основателей города главным, центрующим языком был выбран русский. И все колонисты старались выучить его как полагается.

А венецианцы – причем самые что ни на есть родовитые – отправились сюда, до смерти напугавшись взятия Бастилии. В Европе тогда вообще пошла волной паника, и многие кинулись кто куда. А Серениссима и без того влачила в то время довольно жалкое существование, потеряв свое безоговорочно первое место в международной торговле, и как будто бы безвольно ждала своей юридической смерти. Вот семейство Гримальди и решило отправиться в дальний путь, за тридевять земель, по увещеваниям Гольдмунда Рейнеке, приехавшего на неделю из Леонска по каким-то научным делам. Гольдмунду доверяли – он подолгу бывал в Венеции в 70-е годы, высоко котировался как знаток химии стекла, знал всех стеклодувов Мурано и славился своим здравомыслием. Он так расхваливал Екатерину Вторую с ее немецким умом и русской широтой, так расписывал все щедроты и прелести Леонска, что артистичный Энцо Гримальди, шестидесятилетний аристократ, многоумный книжник, заботливый отец и нежный дед, решился на порывистое бегство прочь от когтей французских бунтарей. Собрались в неделю – а вы понимаете, сколько всего надо было взять с собой семье из двадцати двух человек с тридцатью четырьмя слугами! Но этого мало – Гримальди позвал к себе на ужин лучших своих друзей, всех видных патрициев Венеции, и Рейнеке как будто невзначай стал бросать фразу за фразой о России, встающей с колен, о вольном житье немцев на Волге, о Леонском театре, в котором играли оперы Траэтты и Пиччинни, об университете, куда уже приезжал с лекциями молодой Фихте. Обычно застылые в своем патрицианском величии лица Морозини и Контарини, Дандоло и Градениго стали покрываться нервным румянцем, тяжелые веки над потускневшими глазами словно лишились своего веса, а сами глаза увлажнились и зажглись каким-то лиловатым блеском. Короче говоря, через неделю, с промежутком в один-два дня, чтобы не создавать паники, из Венеции уплыли в сторону Черного моря, ни больше не меньше тринадцать знатнейших семейств города святого Марка.

И в каждом семействе было по пять-шесть лёвчиков. Потому что к тому времени в Венеции лёвчики были главными, если не единственными домашними животными. Они появились в Серениссиме давным-давно, никто не знает когда, но, по преданию, их завезли вскоре после того, как мощи апостола Марка были похищены в Александрии и привезены в Венецию. Вы, конечно, знаете эту историю, когда венецианские патриоты, купцы Буоно и Рустико, давным-давно, в 829 году, завернули корзину с бренными останками апостола в парус и положили странный груз под свиные туши, к которым таможенники-мусульмане и прикоснуться не могли. А вывезти мощи надо было потому, что Марк вместе со своим учеником Эрмагорой во время бури нашли убежище там, где потом возникло поселение Риальто. Святой Марк стал небесным покровителем Венеции, потеснив, а потом и отстранив рекомендованного прежде византийским императором святого Феодора, а символом города стал крылатый лев, знак Марка. На этом льве и свихнулся очередной патриот Венеции – он решил, что городу необходимо обзавестись собственным ручным животным, какого нет ни у кого в мире.

Этого патриота звали, по преданию, Флабанико (его правнук стал потом дожем Венеции), и нрава он был лихого. Ухарь отправился в Византию, потом объехал пол-Азии, а позже его занесло в Африку. В одном из племен пигмеев он обнаружил странных зверьков, которые были похожи один-в-один на львов, но только в несколько раз мельче страшных хищников. Флабанико обрадовался до сумасбродства, и его подручным удалось вывезти из самого сердца Африки двадцать чудесных животных. Он назвал их по-итальянски leoncini, леончини, и в целости и сохранности довез их всех до своего нежно любимого родного города на лагуне.