Хроника его развода

Не дожидаясь других вопросов, Иван Иванович стал рассказывать. 1993 год, сказал Иван Иванович, три месяца нет зарплаты, голод. По улицам ходят люди. На груди у некоторых висят таблички. На табличках написано «Куплю золото». «О! – подумал Иван Иванович. – А не украсть ли мне золотосодержащие микросхемы?» И украл. О чём горько в данный момент сожалеет.

Я только успевал записывать.

– Как вы их украли?

– Подобрал ключ, открыл дверь…

– Точно? Вы ничего не путаете?

– Точно… Наверное… А разве… не так?

Я внимательно посмотрел на Ивана Ивановича. Испуганный взгляд, синяк, вчерашний звонок. Вся моя комбинация летела в тартарары. Дверь в тот день не была открыта. На момент осмотра места происшествия она была снята с петель…

Я допросил чуть ли не ползавода и нашёл кладовщицу, которая давным-давно уволилась. Она вспомнила Ивана Ивановича тёплыми словами. Помню, сказала она, хороший такой мужик, добрый, помогал ящики с микросхемами в кладовую перетаскивать.

Это был мне первый звонок. Второй прозвенел где-то через полгода.

– Серёжка, – сказал мне мой босс, протягивая несколько бумажек, – на тебе дело. Вор-карманник, взяли с поличным. Сидит в изоляторе временного содержания, на зону ехать однозначно, судимостей у него больше, чем оценок в твоём аттестате. Вези на арест.

Ни добавить, ни убавить. Смотрю бумаги, так оно и есть. И фамилия ещё омерзительная – Поганышев.

Когда его привезли, первое, что он сказал, было:

– Я умираю.

Я усмехнулся и сказал, что после вчерашнего умираю тоже.

– Да я реально умираю, начальник!

Плюгавый, тщедушный, в пиджачке брежневских времён, он сидел, обхватив руками колени, и издавал какие-то странные хрипы.

– Мне нельзя в тюрьму, никак нельзя…

Его взяли на вещевом рынке. Он подрезал у тётки кошелёк. Помимо кошелька у него изъяли кучу медицинских справок о том, что у него рак поджелудочной железы. Идя на дело, Поганышев специально взял их с собой, в надежде, что его не посадят.

Я вызвал «Скорую помощь».

– Холодно, – сказал он.

Вопреки протестам конвойных, я вытащил Поганышева из здания вместе с его пакетом и усадил на скамейку, под солнце.

Никогда на моих глазах не умирал человек. Мне подумалось почему-то, что если он умрёт, то повинен в его смерти буду я. Не следователь, который задержал его на трое суток, не он сам, подрезавший вместе с кошельком новую статью, а я, именно – я.

– Как же ты живёшь с таким диагнозом?

– Так и живу. Опий, – честно признался он, – я, когда его варю, уксусный ангидрид добавляю. Он-то щупальца этому раку и укорачивает…

«Скорая», как назло, не ехала. Посидев какое-то время, Поганышев вдруг качнулся и стал заваливаться вбок.

– Эй, – я быстро вернул его в исходное положение, – не спать!

– Дай закурить, – еле слышно произнёс он.

Я сунул в его зубы сигарету и щёлкнул зажигалкой.

Действуя скорее интуитивно, нежели осознанно, я решил отвлечь его. Начал задавать вопросы.

– Правда, что у карманника должны быть тонкие пальцы? Правда, что вы орудуете исключительно указательным и средним? Вот, задний карман джинсов, там червонец. Как ты его вытащишь?

Поганышев оживился.

– Повернись, – велел он.

Я повернулся. Я готов был сплясать, только бы он не умер.

– Тут надо резать, – авторитетно молвил карманник, – или выбивать.

«Скорая помощь» приехала минут через пятьдесят. Поганышев велел себе вколоть какой-то препарат. Врачи загалдели. Это сильнодействующий препарат! С какой стати?

– А вот с какой! – заорал Поганышев и достал из пакета кучу справок.

К прокурору я его не повёз, сразу же выпустил на подписку. И он меня не подвёл.

Через год я узнал, что Поганышев всё-таки умер. Его арестовали за хранение наркотиков, и он отдал богу душу в «больничке» следственного изолятора.

Именно после этих двух случаев, после Ивана Ивановича и Поганышева, я понял: не так-то это и правильно – сажать человека, чтобы вывести его на чистую воду. Во-первых, ты его можешь на самом деле не вывести, а во-вторых, человек может попросту помереть, и как ты будешь жить с этим грехом дальше? Сто раз ты сможешь говорить себе о том, что он вор и он должен сидеть в тюрьме. Но как ты сможешь жить спокойно, зная, что он загнулся в тюряге из-за кошелька с пятью сотнями рублей, и загнулся по твоей милости?

Работа в органах делает человека чёрствым и молниеносно принимающим решения, таково мнение обывателя. Но у меня почему-то получилось наоборот. Осторожность и нерешительность – вот те качества, которые мне подарила система. И трепетное отношение к свободе.

Любовь как наркотик

В тот год они кинули меня обе. Сначала Света, потом Катя.

Со Светой мы тусовались три месяца. Три беззаботных, счастливых месяца, полных пива, сигарет и зелёных городских лужаек. Мы лежали на этих лужайках, цинично игнорируя мнение обывателей. Бродячие животные обходили нас стороной. Даже менты нам были не страшны, в кармане моём лежала ментовская ксива. «Следователь Октябрьского РУВД г. Тамбова», – было написано в ней.