Хроника его развода

Потом он заглядывает мне в лицо и спрашивает ошарашенно:

– Что это с тобой, пап?

И тут я понимаю, что глаза мои влажные и, скорее всего, красные.

– Ничего, – делано зеваю я, – плохо спал, вздремну малость.

Закрываю глаза, прикрываю лицо ладонью, упираясь в подлокотник, и чёрт знает как заставляю себя успокоиться. Кто-кто, а он не должен видеть моих слёз. Это точно.

63

Развратником иногда сделаться хочется. Донжуаном. Чтобы две-три любовницы было. Чтобы с уважением отзывались все и завистью. «Трахает всё, что движется», – так чтобы говорили.

А говорили раньше, помню, говорили. Давным-давно дело было, когда ещё следователем в Тамбове работал.

Сергей Петрович, начальник мой давний, он на этом деле повёрнут был. Как только в отделе студентки-практикантки появлялись, он начинал активно курсировать по коридору и заглядывать в кабинеты. Любовался, видимо.

Сижу, помню, у себя, печатаю что-то. Внутренний телефон звонит.

– Зайди ко мне, Андрей Павлович, – велит мне начальник.

Захожу.

– Андрюшка. – Выражение лица у него блудливое в этот момент крайне.

Сидит за столом лысый толстенький человек, ножками болтает. В коротких пальцах-сардельках сигарета тлеет, две пачки «Marlboro» на столе. Похабщину всякую думает.

– Приказываю тебе, Андрей Павлович…

– Что именно?

– Трахни вон ту, в кожаных штанах!

– Разрешите выполнять? – спрашиваю.

– После работы, Андрюшка…

Проницательный, полагающий, что знает всю подноготную своих подчинённых, он убеждён, что я развратник.

– Знаю я тебя… Кот!

Еле сдерживая улыбку, я бросаю взгляд в приоткрытую дверь приёмной. Там сидит секретарша Юля. Ей двадцать пять лет, у неё высокая грудь и красивая длинная шея.

– Прекрати, Андрей Павлович, ну прекрати…

– Да что прекрати-то, Сергей Петрович?

– В рабочее время…

Сергей Петрович был убеждён, что у нас с ней секс. Причина случайная: начальник часто видел меня, эксплуатирующего ксерокс в приёмной. А когда Сергей Петрович наблюдал, как Юля ксерокопирует, принимая бумажки из моих рук, остаётся только догадываться, сколь мощным в его голове был взрыв сексуальных фантазий и чем он занимался в своём кабинете после гневного хлопка дверью.

– Держи себя в руках, Андрей Павлович…

Мне оставалось тупо помалкивать и сдерживать праведный гнев. Ведь Юлю, красивую и высокогрудую, трахал не я, а Диман.

…Так что напрасно меня подозревали в сексуальном терроризме. Бывали случаи, конечно, но это только когда я один, без, так сказать, спутницы жизни. Демонстративно легко и без обязательств. Эксперименты, ничем не окончившиеся эксперименты, сути моей не поменявшие.

Однолюб я. Как влюбляюсь в одну, так все остальные перестают для меня существовать как класс. Так и с Ириной было поначалу. И с Лерой.

Но не верят многие, не верят. Хотя кто не верит, собственно? Вспомнить пытаюсь. Не могу вспомнить ни одного конкретного человека. Думаю, наверное, что многие не верят. Или не верит. Одна не верит. Словно образ новый рисую. Будто люблю я кого-то, а она мне не верит. Кто ты? Что за чудное создание неверующее? И почему ты не веришь мне?

Но нет вопросов на мои ответы. Откуда им появиться?

Плевал я на вашу Любовь, мать её фашистскую.

64

Сегодня позвонил Егор и спросил:

– Папа! Так ты правда с Лерой решил расстаться?

– Да. Правда.

– Правильно.

– Почему?

– Потому что – свобода. Я свобо-оден! – запел мой сын.

Вот он – единственный человек, кто меня понимает.

65

Тянутся колючей проволокой эти дни. Февраль, март. Болел я в марте, аккурат в революционный женский праздник.

Работа – дерьмо, и дома fuck, лишь «Фейсбук» по-прежнему – друг мой и помощник.

И всё же я стараюсь не индульгировать. Усилия над собой делаю, трудно мне, но делаю.

На столе передо мной – записная книжка. Я выписал самые нужные фамилии. Напротив фамилий – телефоны. Эти люди должны мне помочь, я не хочу возвращаться в Москву на пустое место. Кому-то из них помогал я. Кто-то просто хороший знакомый. Кто-то – друг. Должно, должно что-то выстрелить.

Я начинаю.

Кораблёв И. А. Хороший парень. Мы с ним вместе в командировку ездили, в Новосибирск. А потом, год спустя, когда я был с проверкой в одном месте, выяснилось, что в месте этом самом работал его брат. В Москве находилось место. Хорошее, сытное.

– Палыч, не лютуй там, ладно? Он только-только работать начал.

– Ладно, – говорю, – не буду.

Помог я Ване Кораблёву. Теперь, может, он поможет мне?

– Привет, Ваня!

– О, Андрей Палыч! Сколько лет, сколько зим!

И тут начинается бред сивой кобылы. С моей, разумеется, стороны. Чёрт знает что начинается. Я излагаю суть проблемы и представляю, как человек, держащий трубку за Уралом, с той стороны, меняется в лице.

Уехал в другой город. Женился. Не прижился. Работа – дерьмо собачье. Ребёнок скучает. Нужно возвращаться обратно.

Я произношу всё это, и мне ужасно неловко.

– Ну, да. Ну, да, – бубнит Ваня, – ситуация…

– Поспрашивай, может, в твоём отделе место появится?

– Да мне и не у кого спросить, Палыч. Я же тут никого не знаю.