Хрен знат

- Душа - это, внучек, котомка, в которую люди собирают любовь. У кого-то она большая, у кого-то не очень, у кого-то вообще одна видимость. Чем больше собрал - тем легче идти.

- А почему тогда душа часто болит?

Бабушка глядит на меня внимательно и серьезно.

- Есть, значит, чему болеть. Бывает такая боль, которая лечит.

Я хочу еще что-то спросить, но ей уже не до меня. В кастрюле вода закипела.

- Ох, светает уже, а я тут с тобой калякаю языком! Сбегай, внучок, ставни открой, да выпусти курей из сажка.

К возвращению деда, я сидел уже с вымытой шеей и завтракал - пил кипяченое молоко. Его покупал я. Вернее, не я, тот, кто жил в моей нынешней шкуре, когда я еще был жив. Такое вот, раздвоение личности. Один, оседлав тросточку, шкандыбает за пенсией, а в это же самое время, другой его экземпляр идет в магазин. Но память об этом факте осталась только у бабушки. Это она давала, семьдесят две копейки и мыла трехлитровый "битон". Бабушка здесь, молоко здесь, куда подевался тот, кто его покупал?

Задать бы учителю природоведения эту задачку на сообразительность.

- Ты еще не одевшись? Смотри, опоздаешь! - дедушка входит в комнату, и тоже садится за стол.

И то правда, в школу ж к восьми! По армейской привычке, одеваюсь предельно быстро: и пары минут не прошло, а на мне уже синий костюмчик, голубенькая рубашка и красный галстук. Выскакиваю во двор. В спину несется торжественный звук горна и девчоночий голос по радио:

- Здравствуйте, ребята! Слушайте "Пионерскую зорьку!"

Лает Мухтар. За калиткой Витькино "у-р-р-р!" Сейчас спросит:

- Арихметику дашь содрать?

Он именно так и спросил. И от этого у меня поднимается настроение:

- Без базара.

- Че ты сказал?!

- Дам, говорю. Только пойдем лучше дальней дорогой, не хочу вспоминать.

Витька кивает. Он понимает меня с полуслова, если, конечно, не грузить его фразами из лихих девяностых. До этого времени он еще не дорос.

О будущем больше не думается. Хочется вдоволь напиться детства, окунуться в него с головой. Но сначала неплохо бы было разведать глубины. Я ведь даже не помню большинство своих одноклассников, ни по именам, ни в лицо. Встретил как-то на автовокзале прилично одетого мужика. Подошел он ко мне с двумя кружками пива.

- Привет, - говорит, - Санек!

Смотрю в его рожу - и ноль эмоций.

- Не помнишь? Мы же с тобой в одном классе учились. Это же я, Женька Таскаев.

Напряг я свою башку. Единственное, что выцепил из ее мутных глубин, так это два факта. Первый, что был такой, и второй - что носил очки. И ничего больше: ни хорошего, ни плохого.

А Витька все "арихметику" передирает. Высунул набок язык, и наяривает моей авторучкой. Математичка не придирается, что не простым пером, это я помню.

До школы идти пять минут. Это там, где сейчас офис сбербанка. Витек по дороге успевает поведать все свои домашние новости. Брата Петра в армию призывают, Танька в кого-то снова влюбилась, все плачет в подушку.

Ну, перед нами такой вопрос не стоит. Все пацаны в классе поголовно сохнут по Соньке. У "ашников" свой идеал - Олька Печорина. Обе они отличницы, а это для нас решающий признак девчоночьей красоты. Хорошистки и троечницы не катят.

Там, где вчера стоял банкомат, сейчас небольшая калитка в невысоком деревянном заборчике. За ним начинается школьный двор. Сегодня никто не бегает, не шалит, не смеется. Разбившись на группы, все обсуждают Колькину смерть. Рассказывают мистическим шепотом: кто, где и когда видел его в самый последний раз. Только Валька Филонова в стороне. Сидит себе на скамейке, кутается в цветастую шаль и читает "Историю". Она не дружит ни с кем.

Трогаю себя за распухшую переносицу и прошу:

- Не говори никому, что это я с Лепехой подрался.

Витька, чувствую, подмывает, но пацан есть пацан. Он косит на меня своими вишневыми зенками, солидно высмаркивается и цедит сквозь зубы:

- Без базара.

Надо же, прижилось.

Мы пришли под первый звонок. Повезло мне. Почти никто не подкалывал, откуда, мол, у тебя такие очки? Только Славка Босых толкнул меня пузом в дверях и ехидно спросил:

- Пусть не лезут?

Где находится наш класс, я, честное слово, запамятовал. Поэтому держусь за теми, кого точно помню. Сажусь на свободное место в третьем ряду. Филониха с фырканьем чухает на другую сторону парты. Судя по ее поведению, я сел не туда. Ну и ладно! Кому не понравится - пусть пересаживают.

Валька вообще-то девка что надо: умная, и симпотная. Я даже хотел за ней приударить классе в восьмом. Да побоялся, что на смех меня поднимут. Был у Филонихи большой недостаток - лишняя извилина в голове. И втемяшилось в эту извилину стать кинозвездой. Она по натуре максималистка: или все - или ничего.

Все девчонки перед зеркалом крутятся, и ни единой трагедии. А Вальке оно не в жилу пошло. Вот чем-то она себе не понравилась. В общем, решила она, что артисток с такими рожами быть не должно. Даже хуже того, стала себя за это казнить и родителям своим выговаривать за хреновый генный набор.

Появились на юной девчонке старушечьи платки, платья и кофты. Зажила она, замкнувшись в себе. С пятого класса ее за глаза звали бабой Валей, или бабкой Филонихой.