Хранители завета

Мы попадаем в мир ушедшего, в мир загадок. Фрески на стенах и на потолке показывают главные события библейской истории. Если бы у меня не было информации, я подумал бы, что Микеланджело заходил сюда со своим мольбертом и кистями. Под куполом висят люстры. На полках и в нише стоят прекрасные иконы и шкатулки. Внутренним слухом я воспринимаю звуки григорианских церковных песнопений. На самой дальней короткой стене висит крест с изображением страдающего Христа. El'i, El'i, lem'a sabakt'ani? — Мой Бог, мой Бог, почему ты меня покинул?В стеклянной витрине на высоком пьедестале я вижу терновый венец. Но ведь не может быть, чтобы это был тот самый венец. А спросить я не отваживаюсь. Под крестом на столе с белой скатертью горят высокие белые стеариновые свечи в меноре —подсвечнике для семи свечей. Вдоль стен между фресками стоят шкафы со стеклянными дверями и ящиками. Окна в глубоких стенах закрыты надежными решетками из кованого железа. Под потолком камера слежения.

— Добро пожаловать в Священную библиотеку, — говорит Беатрис. — Здесь мы храним самые редкие и самые ценные сокровища.

Мы идем в библиотечный зал по ковровой дорожке, мягкой, словно мох в лесу.

Беатрис останавливается около одного из стеклянных шкафов. Вынимает кодекс в деревянном переплете. Я стою сзади и смотрю поверх ее плеча. Очень осторожно открывает книгу.

— Это оригинал манускрипта De Transitu Virginis(«Вознесение Девы Марии»), написанный примерно в 169 году святым Мелитием Сардинским. Поскольку Мария была Матерью Сына Божьего, вряд ли она могла умереть как простая смертная. Ее тело и душу после того, как закончились ее дни на земле, приняли на небесах.

Я благоговейно смотрю на красивые буквы, каждая из которых написана с любовью и верой.

Беатрис тянет меня к другому шкафу, открывает ящик. На шелковой подушке лежат две золотые монеты. Эти монеты приписываются Николаю Мирликийскому, или святому Николаю. В современном изложении это не кто иной, как Санта-Клаус. Однажды он спас мужчину и его трех дочерей от бедности и проституции, бросив к ним в окно и через печную трубу несколько мешочков золотых монет.

Из позолоченной шкатулки она достает золотую коробочку с ветхим документом, лежащим между двумя гладкими пластинками.

— Это приказ о казни Иисуса Христа, который написал Понтий Пилат.

— Как вам удалось достать все это?

— Мы всегда были в хороших отношениях с Ватиканом. Некоторые папы, кардиналы и епископы использовали нас в своих целях. Когда бушевали теологические дебаты, они предпочитали отделываться от документов, которые не хотели отдавать врагам. Дворец Мьерколес является более надежным местом, чем собственный архив Ватикана. Потерявшие веру архивариусы и кардиналы всегда представляли опасность для Ватикана. А на нас они могли полагаться.

— Совершенно непостижимо, Беатрис, совершенно непостижимо!

— Не все это пришло из Ватикана. Еще мы покупали манускрипты, письма, книги, кодексы и пергаменты как официально, так и на черном рынке. Мы финансировали раскопки. Подкупали археологов, исследователей и искателей приключений. Купив все эти сокровища, мы, по крайней мере, воспрепятствовали их исчезновению.

— Для ученых и для публики не имеет ни малейшего значения, находятся они за запертыми дверями дворца Мьерколес или у шейха Ибрагима в Эмиратах.

— Шейх перехватил у нас из-под носа множество документов. Хотя он может сказать про нас то же самое. Подожди, я хочу представить тебе одного человека.

3

Он такой высокий, тощий и бледный, что, если бы свет падал сзади, его, наверное, можно было бы вообще не увидеть. Кожа белая как мел. У меня такая же. Может быть, именно поэтому я сразу чувствую к нему симпатию. Под пушком седых волос на голове я вижу рисунок из пигментных пятен. Нос заостренный, изогнутый, с торчащими из ноздрей волосами. Взгляд обращен внутрь себя, в тот мир, в который он никого не пускает.

Спальня его одновременно является кабинетом. Когда мы постучали, он пил свой вечерний чай у конторки, покрытой бумагами, книгами и документами.

— Это Библиотекарь, — говорит Беатрис. — Мы называем его только так: Библиотекарь.

Он протягивает жилистую руку. У меня такое ощущение, будто у меня в руке кости скелета.

— Я читал про вас, — говорит он слабым, тихим голосом, почти что шепотом.

Беатрис с нежностью кладет свои руки на его высохшие плечи:

— Мы старые друзья. Я знаю его всю мою жизнь. Он был моей первой нянькой. Потом стал моим другом, ментором. Он живет здесь, во дворце Мьерколес, с 1942 года, со времени, когда бежал из Варшавы…

— …мальчишкой, надо добавить, мальчишкой!..

— …и после Копенгагена, Бостона и Гаваны попал сюда. Мой отец пожалел его во время одного из редких порывов сострадания. Именно Библиотекарь пробудил во мне интерес к истории и теологии. Ко всему, что скрыто в старинных документах.

— Я понимаю так, что вы разделяете нашу преданность к сокровищам прошлого, — произносит Библиотекарь голосом, похожим на шелест страниц книги, забытой на скамейке в парке.