Хранители порта

Никакого Айгюль уже нет. Примерно семь месяцев назад российская мотострелковая дивизия приняла здесь бой. Потом разнообразные полки под разноцветными знаменами выбирали этот город для дислокации. Крупный аэропорт, озеро, город, от которого подвалы остались, и другое всякое. Но потом вернулась мотострелковая дивизия и опять ушла куда-то. Разрушение города невесть какая штука, этим уже не разжалобить публику. Ее можно разжалобить видом пустого стадиона, где табло и трибуны разобраны на дрова и кирпичи, где штанги ворот остались потому, что они железные или до них не дошли чьи-то руки. Тогда публика вспомнит, что местная команда играла в какой-то зоне, на кубок билась со «Спартаком», и, хотя судья был куплен, «Спартак» устоял. Или заплатил больше, потому что в том сезоне за Айгюль играл такой-то и такой-то, и «Торпедо» сломалось, и ЦСКА лег. Публику больше не травмируют детские трупы и герань на подоконнике квартиры, в которую попал снаряд. Вот лежит под обломками дедушка, вот внуки размазаны по балкам или нанизаны на арматуру. Папа был на работе, а женщины дома и потому не спаслись. Они лежат во дворе в неестественных позах. А герань уцелела. Этим обывателя не пронять. Показывайте пустые стадионы и рассказывайте про футбол нашего детства, и тогда вы выжмете из глаз окружающих слезу.

Айгюль всего лишь райцентр. Здешнему первому секретарю не положено было иметь свой бункер. Он должен был добираться до области и проситься в бункер другого большого начальника. Но здешний народный радетель его построил. Только вот воспользоваться им не успел, так как был обыденно застрелен на совещании районного актива. Те, кто знал про бункер, тоже теперь мертвы. Как мертвы бывают торговцы масляными рейсами и их подручные. Они мертвы совсем не так, как мертва девушка из квартиры с геранью. Мы отслеживали местность весь год и выяснили, что все чисто.

В центре среди развалин один вход. А на окраине, у чистой и тонкой реки, — другой. Есть еще и третий. Во время боев обвалился туннель, и теперь можно попасть в нужное место, достигнув развалин главпочтамта, пройдя от него метров двести пятьдесят по бывшей улице Ворошилова, и, обойдя кафе «Дорожное», спуститься к фонтанчику. Фонтанчик естественный. Вода течет с гор, и если пролезть в ничем не примечательную щель по мокрой плите, то окажешься как бы в канализационном колодце. Этот колодец через сто метров путешествия по трубе приведет к стальной задраенной двери. Нужно дать знак. Тогда отзовется через переговорное устройство тот, кто находится в бункере. Вас осмотрят, а где объектив камеры, вы так и не поймете. Откроется дверь, потом закроется. Потом откроется другая. «Здравствуй, Иван».

Бывший первый секретарь хотел жить хорошо и долго. У него здесь много припасов. У него здесь много чего.

Я отдаю кассетку, а меня расспрашивают про жизнь там, наверху, и привечают так, как положено привечать связного после долгого пути.

— Что там за взрыв утром был?

— Считайте, что мы прорывались с боем.

— А кто с тобой?

— Клочков. Он ушел на вторую точку. Дня через три будет дома.

Здесь есть даже ванна. Для особо привередливых — душ. Я выбираю душ, потом переодеваюсь, выхожу в зал. Там телевизор, кресла, мебель, библиотека.

— Ты баночное пиво любишь?

— Ненавижу.

— Тогда водочки.

Я выпиваю стакан в три глотка. Потом долго ем.

Тем временем информация с кассетки считана и расшифрована. Сочиняется сопроводиловка к другой кассетке, той, с которой я уеду завтра на вторую точку, потом на третью, а потом обычным рейсом из другого города в Новосибирск. А оттуда домой. Никакой электроники, никаких факсов, спутников. Время показало, что нет средства надежней курьера. Связника.

Я не присутствую на вечерней оперативке. Так лучше. При нынешних методах допросов тайн не существует. Фармакология, гипноз, глубокое погружение в истину. А можно просто в морду или электроды к гениталиям. Истина на службе государства.

Я в своей комнате смотрю фильм. Этот секретарь не был тупым. Это видно по подбору книг и видеокассет. Я смотрю «Полет над гнездом кукушки». После фильма я часа три слушаю музыку. Ничего, что много американской, искусство выше имени врага. Я засыпаю. Мне можно спать хоть сутки. За мной заедут потом и поведут на вторую точку.