Руки Ребекки по-прежнему сжимали телефонный аппарат, когда он вдруг зазвонил. Судя по префиксу номера, высветившегося на определителе, звонили из Клейсвилла, однако сам номер был другим.
— Мэйлин? У тебя что, сменился телефон?
— Ребекка Барроу? — донесся из трубки мужской голос.
— Да.
— Ребекка, я надеюсь, что ты разговариваешь со мной сидя. Это так?
— Да, мистер Монтгомери, — ответила Ребекка, сжимая трубку потной ладонью. — А почему вы звоните? Это…
Она замолчала и замерла.
— Ребекка, мне очень жаль. Мэйлин сегодня…
— Нет! — заорала в трубку Ребекка. — Нет!
С аппаратом в руках она начала сползать вниз, пока не грохнулась на пол. Окружающий мир утратил резкие очертания. Противный, грызущий страх, не дававший ей покоя с самого утра, подтвердился самым зловещим образом. Грудь наполнилась болью, какую Ребекка не испытывала очень давно.
— Я тебе очень сочувствую, Ребекка. — Голос Уильяма Монтгомери звучал еще мягче и нежнее. — Мы весь день пытались до тебя дозвониться, но номер не отвечал.
— Мы? — переспросила Ребекка и тут же закусила губу, чтобы не спросить о Байроне.
Нет, с этим горем она справится сама, и присутствие Байрона рядом ей не требуется. Столько лет она жила, не вспоминая о нем, и замечательно жила. «Лжец», — подумала она о Монтгомери-старшем. Ее тело теряло чувствительность. Нечто вроде затишья перед шквалом настоящего горя, который вот-вот обрушится на нее. И тогда она будет задыхаться от слез. Ребекке вдруг вспомнились вопросы, что не давали ей покоя, когда умерла Элла. «Ну, как она могла ничего мне не сказать? Почему не позвонила? Почему не обратилась ко мне? Почему меня не было рядом с ней?»
— Ребекка?
— Я слушаю. Простите, я…
— Я понимаю. — Уильям немного помолчал. — Мэйлин должна быть похоронена в течение тридцати шести часов. Это значит, тебе нужно немедленно вернуться в Клейсвилл. Собирайся и вылетай.
— Я… она.
Ребекка вдруг ощутила, что ей нечего сказать. В Клейсвилле существовала более чем странная традиция — хоронить умершего как можно быстрее. Никакие средства, препятствующие разложению тела, не допускались. Ребекке было плевать на традицию. Она не хотела видеть Мэйлин лежащей в гробу. Она хотела видеть бабушку живой!
Она может хотеть что угодно. А Мэйлин мертва. Как Элла. Как Джимми.
Ребекка впилась в телефонную трубку.
— Никто не позвонил… в больницу. Никто не позвонил мне. Если б мне позвонили, я уже была бы там.
— Ребекка мы не виноваты, что тебя полдня не было дома. Номер твоего мобильного мы не знаем. Не трать время зря и собирайся.
— Я успею сегодня. Все равно опоздаю на церемонию прощания.
— Не опоздаешь. Похороны завтра. Ты успеешь на ночной рейс.
Ребекка тут же принялась обдумывать, что надо сделать. Достать из кладовки переноску для Херувима. Мусор. Выбросить весь мусор. Полить плющ. Затем мысли перекинулись на одежду: есть ли у нее что-то подходящее для траурной церемонии… Одежда — не главное. Нужно не забыть главное. Перво-наперво — позвонить в аэропорт.
— Спасибо вам… в смысле, за заботу о ней. Я рада… что я говорю? При чем тут «рада»? Честно говоря, я была бы рада, если б вы не позвонили, а Мэйлин оставалась жива… Но что толку говорить об этом? Это все равно не вернет мне Мэйлин. Правда?
— Правда.
Ребекка чувствовала: вот теперь на нее начинает наваливаться вся боль утраты. Горе в буквальном смысле «перекрыло ей кислород». Ее легкие стали «тяжелыми», словно их залили водой. Ребекка стала дышать ртом.
— Скажите, а она… она долго болела? Я ведь приезжала на Рождество. Она ни на что не жаловалась. И выглядела вполне прилично. Если бы я знала… я бы… никуда не уехала. Но я ничего не знала. Честное слово. Слышите? Пока вы не позвонили.
— Ребекка, у нас будет время поговорить. Здесь. Давай пока отложим все твои расспросы, — мягко, но решительно сказал ей Уильям Монтгомери. — Позвони в аэропорт и закажи билет на ближайший рейс. До встречи.
3
Уильям отодвинул телефонный аппарат в дальний конец стола.
— Ребекка обещала вылететь ближайшим рейсом. Ты мог бы сам ей позвонить. По-моему, это нужно было сделать тебе, а не мне.
— Нет, — возразил Байрон, усаживаясь с другой стороны стола.