– Когда я должен приступить? – спросил он с показным равнодушием.
– Завтра.
Попрощавшись с Маттео, он отправился в свой домик.
Убранство было весьма скромным. Пять кроватей, пять тумбочек, пять настенных полок да рукомойник в углу комнаты. Инео досталась кровать у самой двери. Его соседи в полном составе уже вовсю готовились ко сну. Инео познакомился со всеми, отделавшись парой дежурных фраз.
Когда подошел к заправленной темным суконным одеялом кровати, он обнаружил на ней его шляпу, внутри которой сидел ворон с перевязанным крылом.
– Это Наила принесла, – сообщил Рамиро, его сосед, неодобрительно косясь на ворона. – Передала, что лекарь наказал держать птицу в тепле и покое, кормить несколько раз в день хлебными крошками и водой. А еще оставила для тебя мазь.
Его не волновали осуждающие взгляды соседей. Инео лег на край кровати, положив шляпу-гнездо рядом. Покрошил в шляпу кусочек хлеба, который спрятал в кармане во время ужина. Ворон склевал все крошки в один присест и уставился на него. Инео с умилением наблюдал за ним, не забывая крошить остатки мякиша.
– Какой ты проглот, – притворно возмутился он и ласково погладил птенца по мягкому оперению. – Раз ты так любишь хлеб, назову тебя Хлебушком.
Когда его пернатый товарищ наелся, Инео медленно погрузился в сон и даже не осознал, что говорил с птицей не на общем языке, а на незнакомом для имфианцев наречии.
Инео прожил в доме господина Маттео почти полгода. За это время он немного окреп благодаря скромной, но сытной пище и спокойной размеренной жизни.
Каждое утро до прихода полуденной жары он тренировал сына Маттео, а затем вплоть до заката Наила нагружала его самой разной работой, начиная уборкой двора и заканчивая сбором урожая в виноградниках.
За короткий срок Инео лучше изучил Маттео и проникся к нему уважением. Почти всех слуг усадьбы он когда-то выкупил у жестоких рабовладельцев, которые обращались с рабами хуже чем со скотом. Тем, кого дома ждали семьи, он даровал свободу и отпускал. Тех же, кому некуда было податься, он приютил у себя, дал им крышу над головой и пропитание. И в благодарность за это они верно ему служили.
Вот только Инео он отпускать отказался.
Спустя несколько недель после приезда, когда Инео узнал, что может получить Вольную, он сразу отправился к Маттео.
– Инео, я отпущу тебя на волю, – сказал тогда Маттео, выслушав его просьбу. – Но не сейчас.
– Почему? – с нетерпением спросил Инео, нервно постукивая пальцами по деревянному подлокотнику кресла.
Маттео, все это время изучавший почту, отложил конверты и внимательно посмотрел на него.
– Во-первых, я потратил на твой выкуп средства. При всей моей добродетели, ты должен их отработать, обучив Микаэля боевому искусству. Во-вторых, в совете Двенадцати, членом которого я являюсь, далеко не всем нравится, что я так часто освобождаю рабов. Мне позволено отпускать на волю не более трех рабов в год. Ты на очереди десятый. Уж прости.
– Значит, чтобы вернуться домой, мне придется ждать целых три года? – возмущенно спросил Инео.
Маттео снисходительно покачал головой.
– Скажи мне, где находится твой дом? На каком острове? Материке? Назови имя хотя бы одного близкого человека, Инео.
Инео поник.
Он ничего из этого не знал. Память к нему так и не вернулась. Даже
– Я не знаю, где мой дом, – мрачно ответил он.
– Когда вспомнишь что-нибудь из прошлой жизни, скажи мне, и мы подумаем, что можно сделать, – отеческим тоном сказал Маттео. – А теперь ступай.
С того разговора он не вспомнил того, что помогло бы ему отыскать путь домой. Но Инео не хотел сдаваться. Надежда давно покинула его, но из-за своих упрямства и напористости он продолжал цепляться за любую возможность, чтобы вспомнить хоть что-нибудь.
В первый же выходной, который слугам усадьбы давался два раза в месяц, Инео отправился в городскую библиотеку, где просидел до самого заката, штудируя книги на общем наречии, но так ничего путного и не нашел.
Сегодня у него снова был выходной, и он собирался изучить оставшиеся непрочтенными за полгода книги. Если и это не поможет, Инео всерьез намеревался выучить местное наречие, чтобы перечитать все книги библиотеки на имфианском языке.
Он уже подходил к воротам, когда его окликнула Наила:
– Куда опять собрался без ошейника?
Она направлялась к нему, слегка прихрамывая и держась одной рукой за поясницу, а в другой руке несла ненавистный ему железный обруч.
На территории усадьбы никто не носил ошейники, но за ее пределами слугам приходилось надевать их, чтобы не навлекать на господина гнев совета Двенадцати. В Маритасе мало кто разделял позиции Маттео, и никто из господ не хотел, чтобы другие рабы подняли восстание, глядя на слуг усадьбы Аверо.
– Опять в библиотеку? – с упреком спросила Наила, пока Инео под ее чутким надзором застегивал железный обруч на шее. – Лучше бы сходил в трактир или публичный дом, а то от твоей кислой рожи даже молоко на кухне забродило.