Храм воспитания

Фанаберия, иногда скрытая, но чаще всего явная, так и бьёт фонтаном из некоторых наших вещателей. Похожие на петарды, они взрываются, искрят на каждодневном празднике эфира. Любовь к своей работе, позволяющая быть на одной ноге с сильными мира сего, густо замешана у них на любви к себе. Любовь к истине и правде – на любви к своей популярности. Привычка распознавать что-то не то в других изменяет им в оценке самих себя.

Армен Джигарханян в интервью «АиФ»: «Нас хотят поставить раком».

Александр Гордон в программе «Мужское/Женское» обращается к аудитории, возмущённой его поведением: «Ша!»

«Несколько сенаторов со мной встречалось», – роняет в передаче «Персонально ваш» Алексей Венедиктов, имея в виду американских сенаторов. Фанаберия в самом изящном исполнении.

«Не волнуйтесь, я всё объясню», – заверяет слушателей Сергей Пархоменко на радио «Эхо Москвы» в анонсе своей программы. Похоже, ему даже в голову не приходит, что кто-то из слушателей привык жить своим умом.

Чрезвычайно популярный сатирик глумится над дефектами речи известного нашего генсека и другими его недостатками, а также над деталями похорон, никак не учитывая, что у генсека есть внуки и правнуки, которым больно это слушать.

Владимир Соловьёв в своей книге «Путин» пишет: «Кстати, я уверен, во многом на личном опыте, что моя журналистская деятельность всё-таки влияет на события, на персоны, на общество. Этому есть масса примеров. Результаты уже есть и будут в дальнейшем».

Кто ещё из корифеев нашей журналистики называл свою работу деятельностью и выспренно говорил о её результатах?

Крутизна – «пароль» времени

Известный актёр и режиссёр Николай Губенко рассказывал, как он, готовясь к съёмкам фильма, мотался по стране, записывал речь простых людей. И очень при этом удивлялся: люди, как правило, говорили нелитературным языком, но не искажали слова, не пороли всякую чушь, лишь бы выпендриться.

Но как же нравится это кривлянье нашим вещателям… Сегодня в моде всё, что круто. Сказать о ком-то: «Он ненормальный» – пресно. Куда круче: «Он больной на голову».

Кто и когда первым сказал эту фразу, теперь уже не установить. Наверняка человек этот был не в ладах со стилистикой. Сказал коряво, но людям почему-то нравится.

«Вали» звучит гораздо выразительней, чем «убирайся». В слове «упаковать» больше художественности, чем в слове «арестовать».

«Выяснить отношения» – длинно, короче – «разобраться». «Беспорядок» тоже длиннее, чем «бардак».

«Побьём» – слабо, совсем другое дело – «порвём»! «Попасть впросак», «дать себя обмануть» – слишком литературно, другое дело – «повестись». «Чего-то не сообразить» – тоже слабо, куда круче – «тупить». «Напиться» – это вообще из словаря детей. «Нажраться»!

Давайте признаем: новые фигуры речи порождаются часто людьми малограмотными. И кому-то эти нарушения правильности языка нравятся. Совсем как девушкам нравятся хулиганы.

В передаче Андрея Малахова, посвящённой Эдите Пьехе, вдруг был вытащен на обсуждение эпизод, когда певица едва не подверглась изнасилованию. Аудитория и ловила каждое слово. А тот факт, что Эдита Пьеха в советское время десять лет шефствовала над детским домом, не произвёл никакого впечатления…

Вот на такую аудиторию и ориентируются ведущие. Полная взаимность.

Кому служат «работники слова»?

Все мы чему-то или кому-то служим. Даже если это нигде не записано, даже если порой сами не сознаём. Так получается.

«Я служу литературе», – говорил Александр Блок, отбиваясь от обвинений, что служит большевикам. То было самооправдание обманувшегося интеллигента.

Вспомним к слову, что понятие «интеллигент» появилось в 70-х годах XIX века. Так стали называть работников умственного труда, посвятивших свою жизнь идее служения народу.

Кто они сегодня, «работники слова», чью профессию мы обсуждаем? К какой категории населения их отнести? Рабочие? Нет. Служащие? Тоже нет. А третья категория у нас – только «интеллигенция». Другой нет.

Кому же служат представители интеллигенции – «работники слова»?

Служат они государству, а точнее, власти. Не народу, заметьте! Это уж точно. Народ для них – абстракция.

Раньше «работники слова» тоже служили власти, но власть это служение очень строго контролировала. Ни одного слова в эфир без визы! Ошибся – волчий билет!

А сейчас – «свобода слова». Кавычки неслучайны. Кто контролирует вещателей? Никто. Говори всё что хочешь. Можешь не «фильтровать базар». И не фильтруют. Говорят даже такое, что подрывает основы власти. А власть никак не реагирует.

Служить – значит ни слова против. А тут…

Нет, это не служение. И это не та свобода слова, о которой мечтали диссиденты в советское время. Это свобода говорить всё, что на ум взбредёт. Значит, уже не свобода, а беспредел.