Храм Темного предка

Лапшевников обитал на Смоленской площади в старой кирпичной многоэтажке напротив МИДа, в отдаленном прошлом его соседом по площадке был актер Олег Даль. Историк оказался крохотным старичком, похожим на гнома из сказки, – лысым, с окладистой белой бородой, облаченным в бархатный домашний кардиган и клетчатые брюки. Высокому Гектору он едва доходил до груди. Кроме него их встретили его молодая жена (полная дама лет за шестьдесят) и два игривых тайских котенка.

– Гектор, ты не один, с друзьями! Проходите в мой кабинет! – суетился Лапшевников.

– Ян Дмитриевич, это Катя – моя невеста, – сказал Гектор. – И наш коллега полковник полиции Гущин.

Лапшевников кивнул Гущину, а Катю цепко ухватил за обе руки, потрясая, восклицая:

– Пре-кра-сно! От-ли-чно! Катенька… Гек… Ну, наконец-то ты… Новость – радость! Молодцы вы!

Катя глянула на Гектора. Он был серьезен, собран и окрылен. Он впервые публично объявил: моя невеста…

В трехкомнатной квартирке историк оккупировал под рабочий кабинет самую большую комнату. Стены занимали стеллажи, набитые книгами и папками. Одну папку Лапшевников забрал со своего письменного стола, и они уселись кружком на диване и креслах в углу. Жена историка принесла на подносе чай, чашки, вазочки с домашним вареньем. И забрала котят – один уже полз по ногам Кате на колени, второй запрыгнул со спинки дивана Гущину на плечо и трогал лапкой его покрасневшее ухо, искоса воровато наблюдая реакцию. Полковник Гущин сопел, терпел «домогательства котейки».

– Дэв-хан вас интересует, – сразу заявил Лапшевников. – Заметная фигура, весьма неоднозначная, пугающая и сложная. Впрочем, вся история восточного Туркестана времен, когда жил Дэв-хан, противоречива и трагична.

– Ян Дмитриевич, расскажите нам о нем подробно, – попросил Гектор.

– Ты вчера упоминал экспедицию 1931 года альпиниста Погребецкого на Хан-Тенгри в Тянь-Шане.

– Вместе с альпинистами часть маршрута прошла экспедиция Зоологического музея, ею руководил профессор Велиантов, известный орнитолог. С ним в походе находились его помощник Пауль Ланге и фотограф Юсуф Шахрияр с юным братом, носильщики, проводник-китаец. Они все пропали без вести летом 1931 года. Никто до сих пор не знает причины и обстоятельства их гибели. Альпинисты же Погребецкого благополучно покорили пик Хан-Тенгри, вернулись и прославились, – пояснила Катя. – Из архива Велиантова мы узнали: в горах по пятам за ними следовал именно Дэв-хан. Он оставлял им страшные знаки – обезглавленных мертвецов.

– Могла быть его вина в гибели экспедиции, на ваш опытный взгляд? – закончил Катин посыл Гектор.

– Весьма возможно, именно он их убил. Хотя в начале тридцатых в горах Тянь-Шаня бродили и другие отряды басмачей. Например, знаменитый Абдулла Насреддин.

– Эй, Абдулла, не много товару ли взял? – бросил хрипло полковник Гущин. – Он, что ли? Ходжа Насреддин?

– Нет. Настоящий, не киношный. Его застрелили наши погранцы при попытке прорыва. Наверное, смерть орнитологов тогда приписали ему. Потому что Дэв-хан осенью тридцать первого года ушел с Тянь-Шаня. В Китае после великого наводнения началась гражданская война, и Дэв-хан принял в смуте самое активное участие, пытаясь отвоевать свой родной Синьцзян у китайцев. Я лично об экспедиции Велиантова ничего не знаю. Я вам расскажу о Дэв-хане. Абдулхамит Имин Кашгари Хислат – его настоящее имя. Дэв-хан – прозвище. Он сам его себе взял, кстати. Окружение именовало его еще и титулом Шад – принц, ибо он принадлежал к великокняжескому тысячелетнему уйгурскому роду. По легенде, среди его предков – составитель словаря тюркских языков одиннадцатого века великий Махмуд ибн аль Хуссейн. Но я сомневаюсь в достоверности сего факта.

– Почему? – поинтересовался Гектор.

– Писатель и филолог одиннадцатого века – мусульманин. А весь род Дэв-хана веками придерживался тенгрианства и язычества. Они никогда не принимали ислам, не пускали к себе мулл, общались исключительно с шаманами с Севера. В их род входили ветви так называемых желтых уйгуров, традиционных тенгрианцев-язычников. Они почитали духов земли и неба, Верхнего и Нижнего миров. Пик Хан-Тенгри являлся для них священным местом.

– Небесная гора, – сказала Катя.