Храм Темного предка

Вероника внезапно всхлипнула и вытерла грязной рукой слезы на чумазых щеках. А Катя вспомнила роковой вечер в Никитском переулке. Елену Краснову на асфальте, судорогу боли на ее лице… Она ни словом не упомянула про Веронику… не выдала ее даже перед лицом смерти. Вопрос – догадалась ли она, умирая, что сотворила с ней сестра? Либо восприняла свой приступ следствием естественной причины? Или вообще умирающие не строят уже догадок, лишь пытаются донести самое главное… важное. «Предупредите, скажите…» – шептала Краснова тогда, имея в виду явно свой музей. Возможно, посылая их в Шалаево, она напоследок желала, чтобы «доказательство из грота» они забрали либо у курьера, либо у ее сестры Ники и передали в альма-матер. После падения из окна от шока и яда ее сознание путалось. Но еще днем в магазине, чувствуя себя относительно сносно, она намеренно утаила участие сестры в поездке за посылкой и от своего бывшего возлюбленного Ковальчука. Она сама плела собственные интриги и плодила секреты, в душе страстно желая научной славы первооткрывателя. Катя подумала: «Я тоже ошиблась, считая, что она не поехала в Шалаево из-за дурного самочувствия. Нет, Елена подобным образом просто давала своей сестре Нике шанс стать ее прямой соучастницей в предполагаемом мировом открытии. Но где именно посыльный хранит привезенное, обе сестры и понятия не имели…»

– Зачем же вы убили гонца Шахрияра в Шалаево? – спросил Гектор.

– Мерзкий подонок меня достал! – лицо Вероники исказилось. – Я приехала на перекресток, он ждал меня на пустыре у развалин. Я знала от Ленки – мы ему ничего не должны платить, с ними всеми рассчитывается лох Ковальчук. Но мерзавец вдруг потребовал с меня двадцать тысяч, хлебая из своего пузыря. Причем только налом требовал, гад. А я не имела при себе ни копейки наличных. Я сказала, что переведу ему на карту, а он заржал, уперся – нет, давай ему нал. Как мне было поступить? Убраться, несолоно хлебавши?! Мы начали с ним лаяться на пустыре, и вдруг он…

– Что? – Полковник Гущин смотрел на нее – грязную, плачущую, злую, скорчившуюся у их ног.

– Содрал с себя портки, оголил жопу и при мне – женщине!! – сел на корточки гадить! – неистово выкрикнула Вероника. – Я дара речи лишилась! Непотребство… неуважение… Стыд! Будто я – пустое место! Я словно ослепла. Схватила подвернувшийся под руку штырь и шарахнула его по башке, чтобы не вонял! Я не собиралась его убивать, поймите, я утратила контроль. А он… ткнулся мордой в землю, захрипел… Я страшно испугалась. Если он оклемается, меня же и заложит. А я ведь уже сеструху отравила… Мне нельзя светиться нигде. Я его ударила несколько раз штырем. Он затих. Я его всего обыскала, но не нашла ни коробки, ни свертка. Я боялась долго торчать на пустыре у трупа. Решила – может, посылка крохотная, он хранит ее в своих шмотках зашитой под подкладку или в обуви. Например, перстень из грота или камешек-сапфир. Я его раздела и разула. Бросила голого на пустыре. Уехала в лес и до темноты обыскивала его тряпки и кроссовки. Ничего не нашла! Утопила барахло и штырь окровавленный в лесной яме с водой.

Полковник Гущин вспомнил слова эксперта о предполагаемом высоком росте убийцы гонца. Эксперт крупно ошибся – удар штырем невысокая Вероника нанесла Омуралиеву по голове, когда он под действием слабительного присел на корточки. Исходя из логики традиционного «мула», его поступок был вполне обычным – он пытался извлечь из себя «посылку» для клиента. Они с Вероникой просто не поняли друг друга…

– А теперь, Вероника, расскажите нам про вдову Осмоловскую, – попросила Катя. Вежливый, спокойный тон в отношении Заборовой давался ей нелегко. Но им надо быстрее узнать всю правду до конца, пока Вероника, контуженная взрывом, болтает без умолку, а то еще замкнется в посттравматическом синдроме.

– Ленка отыскала старуху-вдову через музейных крыс. Позвонила ей при мне, спросила: вы запрашивали с музея сто тысяч во время юбилея Велиантова, хотели продать что-то? Не связано ли это с путешествием на Тянь-Шань вашего первого мужа Юрия? Старуха ответила: да, да! И Ленка попросила ее о личной встрече – все обсудить. Она про Осмоловскую честно известила и Тольку, но лишь о телефонном разговоре, но не о нашей с ней поездке в Вороново на следующий день.

– Вы вместе с Еленой посещали Осмоловскую на даче? – быстро вставил полковник Гущин.

– Старуха нас сама просила приехать. А на даче в Вороново объявила: «От первого мужа я сохранила часть его последнего письма…»

– Телеграмму, – поправил полковник Гущин. Они все напряженно, внимательно слушали Веронику.