Храм океанов

Некоторые старшие подростки утверждали, что это сделано специально, дабы запутать возможных хищников, что иногда забирались-таки в гнездовье. Но скорее всего – так вышло случайно. Ведь нуары умели повелевать растениями не хуже богов, каждый творил свое укрытие сам, проход к нему плел тоже самостоятельно... Вот в итоге и вышло, что каждый страж знал лишь, как попасть к себе домой. Влезь он в чужую нору – тут же неминуемо бы заблудился.

К счастью, даже самая древняя и толстая часть кровли имела то же основание, что остальной дом – толстые кривые сучья. Они были даже мощнее, чем в других местах. Но бывшего шкодливого мальчишку интересовало совсем другое. Пробираясь от тонких веток к толстым, он подкрался ближе к стволу, зашарил рукой по старым, уже сухим веткам, толкая их из стороны в сторону. В одном месте ветки поддались, раздвинулись, и беглец просунул голову в получившуюся прореху.

Здесь тоже были светлячки – десятка два, наверное, – освещавшие овальное гнездо с одиноким гамаком, накрытым мохнатым покрывалом, с парой старых сапог на полу и истертой поясной сумкой между ними.

Все, как и во времена детства: наиболее почетные места – возле покоев властелина, и здесь же – самые ветхие и старые стены, которые никто не пытался поправить уже десятки лет – ведь под толстой древней кровлей не бывает протечек, а тепло она держит куда лучше, чем легкие укрытия для молодых смертных.

Облизнувшись, Сахун надежно оплел ногами крепкий сук, затем протиснул в узкую щель руку, дотянулся до края покрывала, дернул к себе, перехватил угол крепче и поволок, протаскивая через раздвинутые ветви. Тут же аккуратно заправил их назад, убирая следы проникновения, потуже скатал добычу и сунул под мышку.

– Теперь будет чем в пути укрыться, – довольно хмыкнул он.

В детстве они немало веселились, представляя выражение лица у стража богов, обнаружившего исчезновение мехового одеяла из гнезда с совершенно целыми стенами – а сами эти покрывала рано или поздно заканчивали свой путь подстилкой на полу малышовой комнаты. Выносить добычу из гнездовья или укрываться ею в своей норе никто, по понятным причинам, не рисковал.

Дальше кровля немного проседала – от дуба до ближних сосен было изрядное расстояние. Здесь переплетение крыши почти ложилось на ветки, державшие стенки подростковых гнезд. Это было место, где он провел самые веселые годы своей жизни – уже достаточно взрослым, чтобы как-то понимать окружающую реальность, но еще слишком маленьким, чтобы попасть на тяжелые работы.

Сахун уверенно обшарил сплетение ветвей, и оно сразу раздалось. Видать, сегодняшние ребята лазали под кровлю так же часто и охотно, как и они в свое время.

Проскользнув через получившуюся дырку в сумеречное гнездо, он спрыгнул на мягкий плетеный пол, привычно поправил ветки потолка и, пригнувшись, быстро пошел вперед. За соседним гнездом спрыгнул на уровень ниже и стал протискиваться узкими боковыми лазами, тоже пробитыми когда-то детьми, чтобы бегать из норки в норку тайком от строгих мам. Далеко отходящие от стволов ветки прогибались под его весом – но выдерживали.

Наконец впереди послышался детский смех, визги, выкрики, пахнуло распаренной кашей и травой. Это было оно: женское крыло, в котором жили маленькие дети и их мамы, а также мамы будущие.

Разумеется, никаких стойл на нижнем ярусе тут не было. Частью его занимали зимние котлы для заваривания еды, благодаря которым этот край жилья был наиболее теплым, а частью – детские норы, откуда малышня могла спокойно выбегать на улицу и заскакивать обратно, прыгать, кувыркаться, ковырять все вокруг, пинать и толкать без боязни пораниться о прутья, застрять в какой-то щели или обзанозиться о сучья.

Гнезда над ними, у самых стволов, отводились тем, кто готов вот-вот родить, а выше – тем, кто собирался родить чуть позже. Мелкие норки по краям кроны принадлежали новорожденным и их мамашам. Под кровлей в пяти обширных помещениях по десять шагов в ширину собирались на ночь мамы и дети постарше – те, что уже способны забраться по толстым веткам к себе в спальню.

Здесь появление юноши могло вызвать некоторое непонимание – поэтому Сахун съежился как можно сильнее, втянул голову в плечи и попытался быстро проскочить застеленные шкурами норы, надеясь, что в полумраке его примут за одного из старших подростков. Только уже спускаясь вниз, он замедлил шаг, раздумывая, как среди тысяч нор, гнезд и отводов найти тот, куда нуару приказали отвести его Волерику.

Глава двадцатая

Вопрос решился сам собой – тихим всхлипыванием, доносящимся из темноты. Беглец метнулся влево, на четвереньках быстро прополз на звук. Рука коснулась кожи, кто-то испуганно вскрикнул, и Сахун с надеждой спросил:

– Малышка?

Тут же его шею обхватили страстные руки, и знакомый голос с подвсхлипыванием зашептал:

– Сахун? Неужели это ты? Ты жив? Ты цел? – Она плакала и смеялась одновременно, ощупывая его лицо и тело. То начинала порывисто целовать, то отодвигалась и гладила по голове, пытаясь разглядеть лицо в почти полном мраке. – Это ты? Это правда ты?