Читаем Хозяин урмана полностью

– Никакого пата нет, лейтенант, – так же спокойно сказал я. – Мы сейчас грохнем тебя из ружья твоего напарника, потом пристрелим его из твоего пистолета и вложим вам оружие в руки. Всё. Финальные титры!

Сотников заметно побледнел, но продолжал хорохориться.

– Вы этого не сделаете. Вы же гуманисты, интеллигенты. У вас кишка тонка – убить человека! Да еще при свидетеле.

– Степан?.. Ну, думаю, после того, что он сегодня увидел и услышал, парень не станет сильно переживать, что парой нехороших дяденек на свете станет меньше. А, Степа?..

Парнишка недобро усмехнулся.

– У меня есть предложение получше, дядя Дима. Давайте свяжем их и оставим тут.

– Это их надолго не задержит, – вздохнул я. – Дядю Мишу наверняка ведь учили, как распутывать самые разные узлы? Он освободится и освободит помощника, и они непременно захотят с нами поквитаться. Да, Миша?..

– Непременно! – хищно кивнул тот.

– Я – за твой вариант! – нехорошо улыбнулся Дюха. – Картечь надежнее.

– Они не успеют освободиться, – покачал головой Степан. – Мойпар придет за ними раньше. Он очень голоден, и ему нужны силы для завершения перехода.

– А ты, оказывается, кровожаден, мой юный друг?! – Я невольно посмотрел на парня с изумлением.

– Хрень какая-то! – взорвался Андрей, но ружье не опустил. – Сотников, давай, вяжи своего орангутанга, – он кинул ему рулончик скотча. – Только как следует!

– Молодец, Дюха! От этого, пожалуй, будет освободиться потруднее.

Михаил медленно направился к начавшему ворочаться бородачу. Куваев двинулся за ним, сохраняя дистанцию. Я почувствовал, что организм полностью успокоился и готов к новым подвигам, подобрал ларец, снова его осмотрел и вдруг меня осенило: «А ведь если там действительно проклятый амулет, превращающий человека в этого… Хозяина урмана, то унеся его отсюда сегодня, я прерву ужасный процесс и спасу Сашку! Он останется человеком!» От этой мысли у меня аж ладони вспотели и я едва не выронил ларец.

– Дядя Дима, давайте положим сэн лыпийн на место, – тихо и просительно сказал Степан. – Положим и уйдем как можно скорее. Если до темноты выйдем к дороге, мойпар нас не тронет.

– Почему? – рассеянно спросил я, лихорадочно обдумывая новый план.

– Потому что там кончаются его владения.

– Откуда ты знаешь?

– Дед говорил…

– Дед… Ага! Понимаешь, Степа, того мойпара, которого знал твой дедушка, уже нет. Но может появиться новый, если произойдет то, что у них называется переходом. И станет им мой очень хороший друг. А я этого не хочу. – Я повернулся и посмотрел парню в глаза.

– Но без Хозяина этот лес умрет!..

– Да кто тебе такое сказал? Тоже дед?.. Много ты этих мойпаров по жизни видел?

– Ни разу…

– Вот именно! Возможно, здешний Хозяин – один из последних. А тайга как стояла, так и стоять будет. Она наполовину Азии и Северной Америки раскинулась, и ничего ей не страшно. А мойпары… Думаю, скорее всего, это какой-то реликтовый вид гоминидов, уцелевший в последнем оледенении. Может быть, тот самый пресловутый «снежный человек», йети, бигфут… А что? Возможно даже, что они все – родственники, целый род гоминидов, живших до прихода сапиенсов. Допускаю, что они вполне могли иметь ряд способностей, из тех, что мы называем экстрасенсорикой? Почему нет?.. – Мне все больше нравилась моя теория, и я увлекся, не замечая происходящего вокруг. А зря!

Андрюха и Сотников, сцепившись, катались по траве, молча нанося друг другу короткие удары. Ружье валялось в стороне, рядом с очнувшимся, но к счастью, уже связанным скотчем бородачом. Он лежал на боку, дико вращал налитыми кровью глазами и пыхтел, видимо, стараясь разорвать путы. На секунду я ему посочувствовал в столь безнадежном занятии и переключился на драку.

Михаилу наконец удалось оседлать Куваева и скрутить ему руку и шею хитрым захватом. Все-таки кое-чему в органах учат, и неплохо. Дюхино лицо побагровело, но он не оставлял попыток вырваться. Однако я видел, что дело – дрянь. Вырваться-то было можно, если знать – как. Но Андрей, к сожалению, этого не знал, и мне пришлось снова включаться, правда, не в «темпе», но все равно почти на пределе, чтобы Сотников не успел перегруппироваться.

Я в три длинных прыжка оказался рядом с ними, едва не порвав связки на ногах, и сходу ударил лейтенанта мыском стопы в затылок. Без сожаления. Жестко. Наверняка. Он мешком осел на Андрюху и завалился на бок. Куваев, тяжело отдуваясь, сел и посмотрел на меня, потом на Сотникова. У того из носа показалась тонкая струйка крови, а кожа на глазах начала бледнеть.

– Ты что, убил его?!

Я быстро наклонился и прижал пальцы к шее Михаила, ощутил слабую редкую пульсацию, облегченно выпрямился.

– Нет, слава богу. Но желание такое было, признаюсь…

– И что теперь?

– Придется нести. Сделаем носилки. Приспособим его напарника в качестве тяжеловоза, а сами будем меняться.

Куваев выразительно вздохнул, поднялся, потирая распухшую шею.

– Здоровый оказался, хоть и тощий с виду, – сообщил он.

– Пойдем, – хлопнул я его по плечу, – собираться надо и валить побыстрее отсюда…

*

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза