Хозяин «Логова»

Он поклонился, прижав руку к груди, и ушел, оставив меня с хранителем рода и чувством странной неправильности.

– Один – один, – сообщила радостная тростиночка, выписывая что-то на листке. – Один друг и один враг. Не уверен, что к концу дня первых будет больше, чем вторых. Поэтому, думаю, нужно сразу сказать тебе, сколько в усадьбе свободных гостевых камер… то есть комнат. Или подождать?

Я не поддержала его настрой, обернувшись, спросила:

– Хран, все ли тарийцы знают, что Адо против бойни?

– Все, – ответила тростиночка чуть погодя.

– Тогда почему они пошли на нас войной? Почему поддержали неуемную жадность короля?

– Потому что право отказа имелось у немногих. Генералы, полковники и пара десятков майоров вычеркнули себя из списков призыва. Остальные были вынуждены.

– Поэтому Оргес IV раскошелился на магов, перестраховался… – предположила я. – Жаль, не проиграл.

– Еще нет. Но дождь средь зимы мы все уже видели. – Черноглазая красавица улыбнулась и напомнила: – Тора, тебя все еще ждут наши жалобщики.

– Как? Неужели после криков Эонки никто не захотел уйти?

– Очередь увеличилась вдвое. Теперь им есть что обсудить. И тебе следует поторопиться.

– Если срочных просьб нет, пусть ждут. Так хоть запомнят, что врываться ко мне с утра – не лучшая идея.

Я с удовольствием приняла ванну, попросила Храна принести из «Логова» дорогие мне иглы и клинок. На резонный вопрос, нужны ли жилет и штаны ответила отрицательно, сковывать себя тканью мне расхотелось. Вопреки волнениям последних дней и жутчайшей охоте со Златом, моя уверенность в личной безопасности многократно возросла. Я бы и от оружия отказалась, если бы не дань уважения Торопу и его присказке – лишней защиты не бывает. Получив желанное, я облачилась в голубой наряд прибрежного стиля и отправилась завтракать в компании улыбающейся свекровушки и ее подозрительно молчаливых дочерей. Долго и со вкусом ела, не переставая нахваливать старания Пышки Суфи, и только через два часа отправилась к ожидающим.

Глава 7

Мой путь лежал через коридоры славы, сплошь увешанные трофеями побед, стертым в боях оружием, шлемами поверженных врагов. Среди них встречались пряди волос, большие коренные зубы и клыки. От возникших перед глазами картин захотелось на свежий воздух. К счастью, сопровождавшая меня Эванжелина вовремя пояснила, что в мирное время тарийцы охотились на диких зверей и, поймав особо крупные экземпляры хищников, очень этим гордились.

– Отрадно знать, что они находили, где сбросить свою агрессивность, – заметила я, ступая в следующий коридор, сделала несколько шагов и остановилась, в смятении разглядывая висящие на стенах портреты.

– Галерея предков, полное собрание глав рода, – с благоговением пояснила свекровушка и потянула меня вперед. – Идем, я покажу тебе своего супруга и его отца. Они прекрасно получились.

А вот с этим я бы поспорила, потому что вокруг были лишь тяжелые деревянные рамы, темные краски, мрачные лица, и все как одно с боевой «изюминкой». Сломанные, скошенные носы, порванные уши, рваные шрамы, ожоги как от огня, так и от кислоты, стеклянные глаза взамен выбитых или вовсе повязки.

Невольно задала вопрос:

– Это что? Это следы борьбы за реликвию, трофеи с поля боя, последствия какого-то ритуала, пыток, специально нанесенные ранения для устрашения прочих членов рода? Или это и есть та самая подправленная Златогривым внешность? – покосилась я на семенящую рядом тростиночку, но ответила мне Эванжелина.

– Как говорил мой дорогой свекор, это не к месту проявленная глупость. – Мы преодолели еще тридцать шагов, прежде чем свекровушка остановилась и, развернув меня к стене, сказала: – Вот они, мои славные! Свекор Оданас Дори и супруг Гайвен Дори.

Их портреты разительно отличались от остальных. Рамы легкие, из серебра, краски светлые, взгляды открытые, лица без ранений. Вернее, у свекра Эванжелины они отсутствовали, а у супруга был небольшой шрам, пересекающий правую бровь и висок.

– Та самая глупость? – поняла я, разглядывая Гайвена Дори, чьи черты легко угадывались и в Инваго. Та же вздернутая бровь, легкая полуулыбка, упрямая линия подбородка и разрез глаз.

– На самом деле не та самая, а моя, – с улыбкой ответила свекровушка. – Я неудачно обняла его, когда брился. Крику было на два часа, а извинений – на две недели. – И стало ясно, что извинялся тоже раненый.

– Чего не сделаешь, чтоб пустили на порог, – хмыкнула тростиночка.

– На порог спальни? – уточнила я.

– Дома, – ответила Эванжелина. – В первые месяцы брака я была мнительной, импульсивной и не знала, что освобождение от гнева может быть обоюдно приятным, а не односторонне трудовым.

– Поэтому в те две недели Гайвен пахал как буйвол и в сторону жестокосердной супруги не смотрел.

– Неправда! Я сжалилась над ним на десятый день. Поцеловала…

– В щечку, – ехидно хмыкнула черноглазая красавица, поглаживая косу. – А потом долго ругалась, что от мужика несет потом, силосом и конем. И ведь прекрасно знала, что спит он в конюшне.