Хозяйка собственного поместья

А стоит ли мне раскладывать сундуки, тем более что жить здесь недолго? С другой стороны, и платья хорошо бы если не развесить, то разложить аккуратно и свободно, гладить утюгом на углях — та еще морока.

Кстати, а где мои сундуки?

Я толкнула дверь, которая, как я предполагала, должна была вести в спальню, и подпрыгнула, обнаружив в полумраке человеческую фигуру.

— Простите, барыня, — сказала Дуня.

Я огляделась. Это была не спальня, а что-то вроде закутка с дверями на всех четырех стенах. У стен между дверями нашлись оба моих сундука и коробки со шляпками. На одной стене над дверью было окошко, напомнившее мне окна между ванной и кухней в старых хрущевках. Я сунулась в эту дверь. Так и есть. Не ванная, но что-то очень похожее. Стены, покрытые глазурованной плиткой. Огромный мраморный стол, на котором стояли тазы начищенной меди и несколько кувшинов. От ведра воды на полу поднимался пар.

— Воду я принесла, — сказала Дуняша. — Изволите освежиться с дороги?

— Может, и изволю, когда осмотрюсь.

Раздеться было бы неплохо, в теплом белье и шерстяных чулках мне уже становилось жарко. Но для начала посмотрю, в каком состоянии спальня, и решу, попробовать ли построить местную прислугу — с неопределенным результатом — или, как обычно, привести жилье в порядок самой, с помощью Дуни.

К слову…

— Где тебя искать, если что? В девичьей?

— Здесь.

Я непонимающе посмотрела на нее.

— Аглая сказала, дескать, барыня требует, чтобы девка, ей прислуживающая, всегда наготове была, но на глаза не попадалась. Вот в этой комнате рядом с уборной самое место ей, то есть мне, быть, когда барыня не спит.

Так…

— Только странно она как-то говорит, дескать, барыня засиживается после полуночи, а с бала вовсе вернуться может под утро, и не ровен час задремать, выгонит тут же! Зато потом спит до обеда, тогда и отоспаться можно. Вы же ранняя пташка всегда были, уж на что мы с Марьей привычные, и то…

Она осеклась, поняв, что вот-вот наговорит лишнего, добавила торопливо:

— Так что я тут буду, если что, всегда будете знать, где меня найти. На сундуке и посидеть можно, ежели вы не против.

Тут? В полутемном коридоре рядом с уборной? Может, Настеньке и было нормально так обращаться с прислугой, а Виктор не интересовался делами жены, но это просто безобразие какое-то!

Видимо, выражение лица у меня было не слишком хорошее, потому что Дуня продолжала:

— Да вы не переживайте, барыня, мне тут даже и лучше. Я же в городе никогда не была, и людей чужих почти не видала, а тут все чудно, по-городскому.

— Ты и в барском доме никогда не жила, ничего, освоилась, — не поддалась я. — Ты же не собака — в конуре весь день сидеть. Пойдем… Нет, погоди. Ты комнаты осмотрела?

— Дозволения вашего не было. Аглая сказала, пока барыня не позовет, под руку не соваться, быть тише воды ниже травы. Хотя так и так обругают… Это она так сказала, — простодушно поправилась девушка.

Видно было, что она никак не может совместить в голове то, что услышала от экономки о барыне, и то, что видела своими глазами. Хотела ли экономка в самом деле предостеречь деревенскую девушку, чтобы ту не уволили, выкинув в город крутиться как получится, или исподволь пыталась настроить против молодой барыни?

Впрочем, какая мне разница? Важно не намерение, а результат. И результат мне пока совсем не нравился.

— Пойдем на спальню посмотрим, — сказала я.

И здесь шелк. Нежно-голубой на стенах, глубокого сапфирового цвета — покрывала, бледно-золотистый — балдахина над кроватью. В детстве я мечтала о кровати с балдахином, как у настоящей принцессы. Но сейчас эти роскошные драпировки пробудили во мне нечто, больше похожее на досаду: еще один пылесборник! Наверное, в нем был и какой-то практический смысл: если поставить под кровать жаровню и опустить балдахин, можно сэкономить дрова на обогреве спальни. Однако в доме, который топили даже в отсутствие хозяев, подобная экономия была явно лишней.

На окнах здесь тоже висело три слоя штор — серебристо-белая кисея, золотистый, в тон балдахину, шелк и зеленый бархат, перекликавшийся с зеленью ковра. Напольный канделябр на шесть свечей, изящный столик, на котором стояли спиртовка, серебряный чайничек, кофейник с изогнутым носиком, чайная и кофейная пары. Я вгляделась в разводы засохшего на донышке кофе. Не надо гадать на кофейной гуще, чтобы понять: легко мне в этом доме не будет. Чашку-то я вымою, не переломлюсь, но что потом? Вернув посуду на столик, я отодвинула шелковую ширму. За ней из стены торчали крючки, куда, видимо, полагалось вешать одежду, потому что больше в спальне мебели не было.

Зато была пыль.

— Помоги мне переодеться в домашнее, — сказала я Дуне.