Хотеть не вредно!

Вечерами мы ходили на центральную площадь, конечно же, Ленина, катались с горок, танцевали под музыку духового оркестра. Я и Колобоша забирались на самую высокую горку, он обхватывал меня за талию, и мы неслись вниз, стоя на ногах. На площади горела огнями елка, светились развешанные везде разноцветные лампочки, было весело. Мы часто сталкивались в толпе с Борисом и, на удивление, улыбались друг другу. Тогда мое настроение и вовсе зашкаливало. Нет, каникулы — это здорово!

Однако не обошлось без неприятных ощущений. Всякий раз перед сном наши любвеобильные девушки исчезали из комнаты под предлогом погреться, а возвращались, когда уже все спали сном праведников. Понятно было, где они греются. Я была в комнате у мальчишек только однажды: пришла посмотреть, как они устроились. У меня возникло до неприличия острое ощущение казармы, в которой женщине совсем не место. Мы часто приглашали мальчишек к себе (а Колобоша так почти жил у нас), но сами не рисковали лишний раз соваться в их казарму. Не все, как выяснилось.

А однажды мы с Андреем мило беседовали возле умывальников. Андрей записывал мой адрес, я — его. Неожиданно возле нас нарисовалась высокая, плечистая фигура Бориса. Он зло смотрел на меня, по привычке закусив изнутри пухлую губу. Сашка Колобков с любопытством наблюдал издали, что будет дальше.

— Может, ему морду набить? — хмуро поинтересовался Боря, кивнув на Андрея. Тот было вспыхнул и хотел что-то ответить, но я быстро загасила назревающий скандал:

— Приберегите свои силы для действительно нужного дела! — и решительно покинула сцену, не интересуясь, как они выберутся из этой ситуации.

Я не знала, радоваться мне или сердиться. Он приревновал? Или это просто территориальное, самцовое чувство "не тронь наших"? Ну, идиот! Колобоша потом меня извел напоминанием об этом случае. Почему-то его все это будоражило.

Пришло время возвращаться домой. Накануне отъезда три наших отщепенки, по-моему, и вовсе спать не ложились. Наше отчуждение обрело скандальный характер, и окончательно разрешилось бурным объяснением в поезде. Больше всего досталось Любке Соколовой, которая имела жалкий вид. Мы вызвали бедную нимфоманку в тамбур и прорабатывали ее с комсомольским задором. До сих пор мне стыдно это вспоминать. Любка плакала, размазывая тушь по лицу, и говорила:

— Я не знаю, как это получается! Я больше не буду, только не рассказывайте родителям!

Вологдина пристыдила ее:

— За кого ты нас принимаешь! Но пойми, ты всех нас позоришь! Теперь мальчишки будут думать, что мы доступные и развратные.

От этих слов Любка рыдала еще громче, а у меня сердце разрывалось от жалости. И еще было противно от себя: тоже мне праведница! Если бы я могла вот так, как Любка, безоглядно броситься в объятия Бориса! Да я просто завидовала ей, потому что сама не могла так! Только не подумайте, что Любка проводила египетские ночи с Борисом. Нет, это я знала наверняка. Он оказался ей не по зубам. Да и я думаю, что дальше поцелуйчиков с кем-нибудь из пацанов у наших распутниц не шло.

Возвращались мы домой умиротворенные и примиренные. Справедливость восторжествовала, виновные наказаны. Знала бы я тогда, что окажусь очень скоро на месте Любки! Кого же винить теперь в том, что все у нас с Борисом вышло именно так, а не иначе?

Проехали Красноярск. Наши командировочные так и не появились, мы с отставным военным проделали вместе довольно долгий путь. Он перестал делать попытки сблизиться. Мы обмениваемся короткими репликами, когда уже без них не обойтись. Совсем заморозила мужика! По-моему, он меня даже побаивается. И чего, казалось бы? Ведь он не в любовники напрашивается. Не растаяла бы, если б поговорила с ним. Совсем одичала в своем одиночестве.

Но не надо думать, что мне плохо одной. У меня столько забот и проблем с детьми, работой и материальным положением, что нет ни времени, ни сил обременять себя еще обязанностями няньки взрослого человека. А все они ищут широкую спину, за которой можно было бы спрятаться от жизни.

Только иногда, вечерами, почему-то очень грустно и хочется уткнуться в мужское плечо… Ну, ничего, наутро все проходит!

Наверное, я просто до сих пор еще не осознала глубины несчастья, случившегося со мной. Иначе, почему все еще живу?..

После каникул нас в школе ожидал самый главный сюрприз, который готовился под руководством Сашки Колобкова. В школу завезли музыкальные инструменты, и теперь у нас будет свой вокально-инструментальный ансамбль. Сашка предложил назвать его "Веселый сперматозоид", но это название мы не афишировали по понятным соображениям. Началась новая эра.

Какое отношение имело лично ко мне это событие? Меня пригласили в качестве вокалистки, памятуя о трех классах музыкального образования. В группу вошли: Сашка — руководитель, гитарист и солист, я — вокал и ионика (клавишные), Зилов — бас-гитара, вокал, Гришка Медведев — ударные. Еще были маракасы или другая какая мелочь, на которой, предполагалось, будет играть Марат.