Хорошо живу

То ли сказал кто Васене, то ли сама увидела — прибежала напрямик по жнивью и накинулась на нас, как коршун. Первым попался ей я. Одной рукой она цепко ухватила меня за волосы, другой рукой Костяху Крайнего за ухо, дернула так, что оба мы вскочили как ужаленные. Не говоря ни слова, она хватала за волосы, за уши, за вороты других, и те вскакивали, ошалело озираясь. Потом ее прорвало, и она прошлась таким отборным матом, помянув «господа бога», и «попа», и «мать», что с нас быстро слетели остатки сонливости и мы торопливо разошлись собирать лошадей.

А Васена долго стояла на пригорке, ругаясь хриплым басом, и размахивала руками.

Мне казалось, что я никогда не прощу ей этой обиды. Мы были пахари, у каждого из нас уже было по «милашке». Мы уже собирались на фронт — а она нас за уши, как мальчишек.

— Умирать буду — не забуду, — сказал тогда Костяха Крайний, и мы все, как клятву, повторили эти слова…

А нынче мне эта обида кажется маленькой и смешной.

После войны Дмитрий Рыбин вернулся цел и невредим, снова стал председательствовать в сельсовете. С приходом мужа Васена отпросилась со своего поста, и колхозом стал управлять горластый мужик Пятаков, тоже фронтовик.

Васена как бы отступила в тень. Вместе со всеми бабами стала ходить на всякие работы, куда пошлют. Словно спохватившись, она часто плакала о своей умершей дочери, которая была у нее единственной. Люди уже забыли, что звали ее когда-то Мужиком…

А теперь вот шла она от пруда, седенькая старушка, обыкновенная, как все. Она оглянулась на меня через плечо.

— Здравствуйте, Васена Степановна, — сказал я.

— Здравствуйте, — ответила Васена.

Она то ли не узнала меня, то ли узнала, да не выказала этого.

Вряд ли она помнит, как оттаскала меня за волосы, и мне стало досадно и немного стыдно, что я вспомнил о ней именно это.