Хорошие девочки получают все

Я усмехнулась. Уж какой-какой, а скучной Эрика не была никогда. Она одевалась и вела себя скорее как поп-певица, а не как восходящая звезда оперной сцены. Всего два года в Атланте, и какой-то критик уже назвал ее «преемницей Рене Флеминг». (Это вряд ли способствовало налаживанию отношений с коллегами.) Мы обе учились у мадам, но Эрика начала на несколько лет раньше, что означало…

– Она подначивает меня новой ученицей. Какой-то Магдой. – Эрика знала, что мадам пыталась устроить соперничество между старшими ученицами и новичками.

– Не может быть! Уже? Похоже, мадам считает, что не за горами твой звездный час, Бри. Она не ставила мне в пример тебя, пока не организовала прослушивание в Атланте… Боже мой! Наверное, у тебя то же самое? Прослушивание? Когда? Расскажи скорее!

– Откуда ты…. ну, в общем, да. Прослушивание назначено на следующий месяц! Осталось всего семь недель. Если бы хоть семь месяцев. Но семь недель? Не получится. К тому же мне не хватает тридцати пяти фунтов.

На другой стороне провода воцарилось длительное молчание.

Я издала смешок:

– Только не спеши говорить, что я не права и что я уже вполне готова, и так далее, и тому подобное.

Пауза не прерывалась.

– Бри, понимаешь… ты ведь знаешь, что я люблю тебя, милая. И ты действительно готова. Полностью – что касается голоса. Ты неотразима, и сама знаешь. Я не раз говорила, что с твоими способностями можно стать одной из лучших колоратур мира, просто…

Если разговор начинается со слов «ты ведь знаешь, что я люблю тебя», а в конце звучит «просто…», это не сулит ничего хорошего.

От волнения у меня подвело живот.

– Просто что, Эрика? Что значит «просто»? У меня есть голос, но нет… чего?

Подруга вздохнула:

– Прости. Не хотела тебя расстраивать. Но, пообщавшись два года с этими барракудами, я не уверена, хватит ли у тебя твердости. Слово «дива», знаешь ли, употребляют не просто так.

Теперь была моя очередь молчать. Тяжело признавать это, но она поняла, чего я боюсь больше всего. Я не могла не заметить иронии ситуации, особенно вспоминая о своей атаке на Кирби, но все же терзалась сомнениями, что у меня слишком мягкий характер для успеха на оперной сцене.

– Бри, извини. Я уверена, что у тебя хватит твердости. Видимо, я перестраховываюсь. Не обращай внимания, у меня сегодня неудачный день. Я и позвонила в основном для того, чтобы получить поддержку от кого-нибудь, кто не говорит «да благословит тебя Бог», имея в виду «поцелуй меня в задницу».

Моя постоянная готовность заботиться обо всех вокруг снова востребована! Я тут же отодвинула свои проблемы на второй план.

– Ладно, забудь об этом. Что стряслось? Ты же говорила, тебе нравятся коллеги и окружение. Как насчет соседки, которая испекла тебе ореховый пирог?

Не хочу сказать ничего плохого, но Эрику всегда можно отвлечь разговором об Эрике, так что мы очень мило поболтали, пока в дверь не позвонил посыльный, который принес пиццу. У подруги не было ни малейшей возможности вернуться к разговору о моей грядущей гибели.

То есть о предстоящем прослушивании.

– Ой, мне пора! В дверь звонят. Я скоро перезвоню. И помни – не давай этим злодеям доставать тебя. Тебя ждет блестящее будущее! Не могу дождаться лета, чтобы увидеть тебя. Не пропадай!

– Но…

Вновь раздался звонок.

– Мне правда надо бежать, а то останусь без пиццы, и ты услышишь рыдания взрослой женщины. Целую. Скоро еще поболтаем.

– Ладно. Поцелуй за меня Лоуэлла. – Эрика повесила трубку.

– Вообще-то его зовут Лайл, – возразила я телефон ному гудку.

Лайл и Эрика невзлюбили друг друга с первого взгляда. Она считала его тупицей, а он терпеть не мог ее чрезвычайно смелого стиля в одежде и артистизма и манерах. И ее друзья-геи его тоже не очень-то радовали. Многие из них были и моими друзьями, что заставляло задуматься – не был ли консерватизм Лайла синонимом предубежденности?

Боже, надеюсь, что нет. Не знаю, смогу ли…

Разносчик пиццы постучал в дверь, выводя меня из транса. Я нажала рычаг телефона и кинулась к двери, схватив по пути сумочку. «Это мне-то не хватает характера? Ха! Пиццу принесли на пятнадцать минут позже. Я им покажу характер! Никаких чаевых».

Слишком скромна, чтобы преуспеть в опере. Слишком мягкосердечна, чтобы устоять перед разносчиком пиццы. Какая жалость!

Сидя на диване и сжимая в руках полупустую коробку, я предавалась угрюмым размышлениям о не хватающей мне твердости, безжалостно отметая оправдания, изобретаемые моей сердобольной натурой.

«Он так молод – ему, наверное, нужны деньги на учебу».

Ему не меньше тридцати.

«Я дала не слишком много».

Двадцать пять процентов.

«Он симпатичный».

Ну, в общем, да.

Почему я не такая, как Кирби? Если бы только мы смог ли поменяться телами, как в одном кино, только не полностью, а так, чтобы немного моей мягкости перешло к ней, а немного ее твердости – ко мне.

«О! Вот именно! Я могу попросить ее научить меня стать жестче, а сама помогу ей выиграть глупый спор. Конечно, если начальница не найдет подобную просьбу слишком личной или оскорбительной или не сочтет меня бесхарактерной трусливой мышью».