Хорошая жизнь

Я не знал, кто она такая, потому что еще не до конца прошел процедуру поиска своего «спутника жизни». Смотрел на чернильные пятна – изображения на карточках теста Роршарха, которые показывал мне Специалист.

Мужчину, сидящего напротив меня за столом с набором карточек, не приветствовалось называть психологом. Специалист. А мы – «персонажи», судя по всему, мало чем отличающиеся от тех, которые живут своей жизнью, любят и умирают на страницах книг.

– Тазобедренный сустав, – ответил я, вскользь изучив усталым взглядом очередную кляксу. – Это определенно похоже на переломанный со всех сторон тазобедренный сустав.

Специалист кивнул и положил карточку на стол. Сделал пометку в планшете.

– Хорошо, – заключил он, поправив старомодные очки, хорошо дополнявшие его внешность молодого Карла Юнга. – С этим мы закончили. На сегодня все, Юлиан.

Слышать собственное имя мне почему-то было тревожно. Никогда не думал связывать это с детскими комплексами, но все же полное имя, пусть и не столь явно, ассоциировалось у меня с неким вызовом. Ведь первым, кто так назвал меня, была моя мать.

– И что же вы скажете? – с тревогой спросил я.

Юнг улыбнулся, чуть обнажив ровные белые зубы.

– Вы ведь знаете, что процедуры еще не завершены. Всему свое время.

– Но я уже скоро смогу познакомиться с ней?

– Скоро, – кивнул Юнг и поднялся из-за стола. – Список подходящих персонажей сокращается. Но подбор еще не завершен. Это сложная процедура. Сотни составляющих. Миллионы комбинаций. Так что тут не помешает терпение.

Он протянул мне руку. Последовало крепкое рукопожатие, после которого я ощутил, что сил у меня осталось разве что на следование домой. Чуть качнуло в сторону.

– С вами все хорошо? – чуть нахмурив брови, спросил Юнг.

– Да, все в полном порядке, – махнул я рукой. – Просто недосып.

– У писателей бывают недосыпы? – попытался пошутить Специалист.

– Не чаще, чем у психологов, – съязвил я, но тут же осекся. – Простите. Не хотел вас так назвать.

– Не нужно извиняться! В конце концов, это не нарицательное слово. И уж точно не оскорбительное.

Вместе с Юнгом мы вышли из кабинета и проследовали в сторону лифтового холла. Коридоры складывались в лабиринты, но, как оказалось, нам со Специалистом было по пути.

Обратиться в контору, специализирующуюся на поиске «спутников жизни», меня заставили две причины. Первой из них было желание поскорее избавиться от навязчивого чувства одиночества, возникшего после расставания с некогда любимой мною девушкой по имени Нина, которая однажды решила, что «пора сжигать мосты». Второй причиной стала предрасположенность к меланхолии, не так давно признанной Всемирной Организацией Здравоохранения смертельно опасным заболеванием.

– У вас все симптомы, – сказал мне однажды врач во время планового осмотра. – И с этим не стоит шутить.

Шутить я не собирался, потому последовал совету врача и набрал номер телефона, который был указан на визитной карточке «Спутников жизни».

– Клиентом нашей компании раньше являлись? – сразу же спросила сотрудница контактного центра.

– Нет, – ответил я, замявшись. – А что, к вам кто-то обращается повторно?

– Как правило, нет.

Как правило. Проговорив это про себя, я усмехнулся. Правила окружали меня повсеместно, но только для чего или для кого они служили, правила эти? Для создания новых правил? Для умерщвления свободы человека, от которой этот самый человек как раз тщетно пытается избавиться на протяжении своей жизни; на протяжении жизни цивилизации?

От Средневековья, через Реформацию, к Гитлеру, к капитализму и социализму – все об одном. Человек теряет свободу и желает получить ее. Человек получает свободу и желает избавиться от нее. Все об одном – черном и белом, пусть есть полутона, и есть не слишком плохие поступки и не слишком хорошие. Правила – они для того, чтобы черное было только черным. Белое – только белым.

Думая об этом вновь, я сидел на заднем сидении такси. Возвращался домой после сеанса в «Спутниках жизни». Чуть слипались глаза еще до того, как я сел в пассажирское кресло, и в теплом салоне электромобиля дремота лишь усиливалась, хотя дождь хлестал по стеклу с задором, казался игривым. Дождь шумел, будто тревожный попутчик. Шумел мерным урчанием двигатель. Будто он тоже хотел спать.

Огни города тянулись, словно я смотрел не на реальный мир, но на фотографию, сделанную с большой выдержкой. Это я сомневался в реальности моего мира, или мир сомневался в реальности меня? Сложно было понять. Я слишком привык к правилам, чтобы думать за границами дозволенного. Но мне всегда хотелось заглянуть чуть дальше.

Когда электромобиль остановился у парковочного комплекса, вычурной формой своей привлекающего внимание любого проходящего мимо горожанина, я поблагодарил водителя за поездку и вышел на улицу. Подняв ворот пальто, я поспешил в сторону главных ворот.