Хорош в постели

Моя мать и Таня смотрели на меня, сестры-близнецы. Обе в спортивных куртках с капюшонами, на лицах тревога.

– Послушайте, у меня все хорошо, – заявила им я. – Очень хочу спать, уже собиралась лечь. Мы сможем обо всем поговорить утром.

– Мы видели статью в «Мокси», – ответила мать. – Люси привезла журнал.

«Спасибо тебе, Люси», – подумала я и произнесла:

– У меня все хорошо. Хорошо, хорошо, хорошо, хорошо. Моя мать с папкой для бинго в руках определенно в этом сомневалась. Таня, как обычно, выглядела так, будто хотела покурить, выпить и мечтала о том, чтобы ни я, ни мои брат и сестра не рождались на свет, ведь в этом случае все внимание матери принадлежало бы только ей и они смогли бы перебраться в лесбийскую коммуну в Нортхемптоне.

– Ты позвонишь мне завтра? – спросила мать.

– Позвоню, – пообещала я и закрыла дверь.

Моя кровать выглядела как оазис в пустыне, как песчаная коса в штормящем море. Я метнулась к ней, бросилась на нее, улеглась на спину, раскинула руки и ноги – морская звезда шестнадцатого размера, выложенная на покрывало. Я любила свою кровать, легкое светло-синее покрывало, мягкие розовые простыни, гору подушек, каждая в яркой наволочке: одна пурпурная, одна оранжевая, одна светло-желтая, одна кремовая. Я любила кружевные оборки на покрывале, красное шерстяное одеяло, под которым спала еще девочкой. «Кровать, – думала я, – это единственное, что мне сейчас нужно». Нифкин присоединился ко мне, я лежала и смотрела в потолок, который угрожающе кружился, собираясь рухнуть на меня.

Эх, если б я не говорила Брюсу, что нам нужно отдохнуть друг от друга. Эх, если б я никогда не встречала его. Ну почему я не убежала в ту ночь от приближающихся шагов, не убежала, ни разу не оглянувшись?

Эх, если б я не была репортером. Мне бы печь блины в блинной, где вся работа – разбивать яйца, замешивать тесто да отсчитывать сдачу. И никто бы меня там не оскорблял, ведь все понимают, что в блинной может работать только толстуха. Каждая складка жира и целлюлитная ямка служили бы вещественными доказательствами высокого качества моей продукции.

Как бы мне хотелось поменяться местами с парнем, который во время ленча ходил на Пайн-стрит с картонными щитами на груди и спине, на каждом из которых красовалась надпись «ОТВЕДАЙТЕ СУШИ», и раздавал купоны, податели которых получали двадцати процентную скидку на суши в японском ресторане «Мир васаби». Эх, стать бы мне анонимной и невидимой. А еще лучше – умереть.

Я представила себе, как ложусь в ванну, приклеиваю записку к зеркалу, подношу бритву к запястьям. Представила себе Нифкина, скулящего, недоумевающего, царапающего когтями по ободу ванны, гадающего, почему я не встаю. Представила свою мать, перекладывающую мои вещи, находящую потрепанный экземпляр «Лучшее из «Пентхаус леттерс»«[6], обтянутые розовым мехом наручники, которые Брюс подарил мне на День святого Валентина. Наконец, представила себе, с каким трудом санитарам удается спустить мое мертвое мокрое тело по трем лестничным пролетам. «У нас сегодня крупняк», – услышала я голос одного.

«Ладно, самоубийство исключается, – подумала я, заворачиваясь в покрывало и подкладывая под голову оранжевую подушку. – Работа в блинной и ношение рекламного щита-сандвича, пожалуй, тоже». Ну никак не соотносились они с моим дипломом. Выпускники Принстона если уж увлекались блинами, то становились владельцами блинных, из отдельных заведений создавали сети, которые потом акционировали, зарабатывая на этом миллионы. И блинные могли служить и им лишь временным увлечением, на несколько лет, пока подрастут дети, которые потом, естественно, поступят в тот же университет и на страницах журнала, где я работала во время учебы, появятся в черно-оранжевьрс одеяниях с надписью «Класс 2012 года» на груди.

«Чего я хочу, – думала я, вжимаясь лицом в оранжевую подушку, – так это снова стать девочкой». Лежать на кровати в доме, в котором выросла, под пледом в красно-коричневую клетку, читать, хотя мне давно полагалось спать, услышать, как открывается дверь, увидеть вошедшего в комнату отца, почувствовать его гордость за меня и любовь. Я хотела, чтобы он положил руку мне на голову, как клал тогда, услышать улыбку в его голосе, когда он говорил: «Все читаешь, Кэнни?» Быть маленькой и любимой. И тощей. Вот чего я бы хотела.

Я перекатилась к краю кровати, схватила с ночного столика ручку и бумагу. «Похудеть, – написала я и задумалась. – Найти нового бойфренда, – добавила после долгой паузы. – Продать сценарий. Купить большой дом с садом и огороженным двором. Найти матери более приемлемую подругу. – Заснула, написав: – Сделать себе модную прическу». Но перед этим успела подумать: «Заставить Брюса пожалеть о содеянном».

Хорош в постели. Ха! Отсутствием самомнения он явно не страдал, раз взялся вести рубрику, рассказывающую о сексуальном опыте, учитывая, что до встречи со мной он спал лишь с двумя женщинами и практически ничего не умел.