Хорнблауэр и вдова МакКул

Хорнблауэру было нелегко заставить себя прочитать письмо до конца. Смысл слов достигал его мозга, словно сквозь густой туман. Но все же – все же это были обычные слова, которые мужчина мог написать своей любимой, которую он больше никогда не увидит. По крайней мере, это было абсолютно ясно. Он заставил себя прочесть строки, которые дышали страстью. Письмо заканчивалось так: «Я написал довольно неуклюжий стишок, который, я надеюсь, будет еще долгие годы напоминать обо мне – тебе, любимая моя. А теперь – до свидания. До тех пор, как мы встретимся с тобой на небесах. Твой верный тебе до смерти муж – Барри Игнатиус Маккул».

Затем следовало стихотворение.

О Небеса! У края бытия
Конец всегда печален и нелеп.
Как Бабочка пред Искрой жизнь моя
Покинет тела бездыханный склеп
Вот Силы Тьмы, что за моей душой
Охотятся…Ударьте им – и вот
Как море вверх – взлетает разум мой
Как море вниз – души моей полет
О, поверните полный жизни круг
О, совершите новый оборот!
И в жилах стынет кровь– ужасный звук
Из Ада с громом Люцифер встает.
Молитесь за меня – мой пробил час
Я в лучшем мире ожидаю вас.

Хонблауэр прочитал торжественые строчки и был поражен мрачными образами, которыми они были населены. Он не был уверен, что сам смог бы написать хоть пару связных слов, если бы знал, что всего через несколько часов ему предстоит умереть.

– Адрес на обороте, – произнес МакКул и Хорнблауэр перевернул лист. Письмо было адресовано «вдове Маккул», проживающей в Дублине.

– Теперь вы принимаете мое предложение? – спросил Маккул.

– Да, – ответил Хорнблауэр.

Ужасная церемония свершилась в сером свете мрачного утра.

«Команде ­ – смотреть экзекуцию!»

Просвистели боцманские дудки и матросы выстроились вдоль бортов. Морские пехотинцы стояли шеренгами поперек верхней палубы. Первое, что увидел Хорнблауэр, поднявшийся на палубу вместе с приговоренным – это масса белых человеческих лиц, сливавшихся в одно огромное бледное пятно. Когда появился МакКул, по рядам прокатился ропот. Вокруг лежали в дрейфе шлюпки с эскадры, набитые вооруженными людьми, которые были присланы не только смотреть казнь, но и, если бы команда «Славы» взбунтовалась, взять корабль на абордаж. Меловой круг на палубе, и Маккул, стоящий в нем. Сигнальная пушка; звук поспешных шагов, когда десять моряков выбирали конец. И Маккул умер, как и обещал – не сказав ни слова…

Его тело болталось на ноке рея, а поскольку корабль поднимался и опадал на крупной зыби, шедшей со стороны Берри-Хэд, оно раскачивалось и подпрыгивало, обреченное оставаться в таком положении дотемна. Хорнблауэр, бледный и досмерти измученный всем произошедшим, начал поиски каботажного судна, которое могло бы зайти в Дублин по дороге из Бриксгэма, чтобы выполнить свою часть сделки. Однако ему не было суждено сделать это в тот же день, как не суждено было и телу провисеть между небом и морем весь положенный ему срок: ветер вдруг зашел к северу и стал понемногу крепчать. Если западный шторм держал французский флот запертым в гаванях Бреста, то северный мог дать ему возможность выйти в море, а значит, Флоту Ла-Манша пора было возвращаться на свой пост. Мачты флагманского корабля расцветились сигнальными флагами.

«Команде – на кабестан!» – взревели во всю мощь своих глоток боцманские помощники на двадцати четырех кораблях разом: «Все наверх, паруса ставить!» Взяв двойные рифы на марселях, флот построился в походный ордер и начал свой долгий путь к выходу из Ла-Манша.

– Мистер Хорнблауэр, проследите, чтобы это было убрано.

Пока выбирали якорь, тело было спущено с нока реи и зашито в кусок парусины, с грузом в ногах. На траверзе Бэрри-Хэд оно было выброшено за борт без церемонии или молитвы. Маккул умер смертью преступника и должен был быть похоронен как преступник. Между тем большие корабли в тесном строю прокладывали себе путь обратно на свои трудные посты – среди скал и изменчивых течений побережья Бретани, а несчастный лейтенант на палубе «Славы» мучился, терзаемый тяжелыми воспоминаниями.

В крошечной каюте, которую он делил со Смитом, одна вещь постоянно напоминала Хорнблауэру о событиях того мрачного утра. Этой вещью был морской сундучок красного дерева с выпуклыми буквами «Б.И. Маккул» на крышке. А в бумажнике Хорнблауэра хранилось последнее письмо казненного и его бессвязное, лихорадочное стихотворение. Хорнблауэр не мог отослать их вдове Маккула, прежде, чем «Слава» зайдет в какой-либо английский порт и его раздражала эта невозможность выполнить свою часть сделки. Стоящий под койкой сундук действовал на нервы Хорнблауэру, а Смит негодовал из-за того, что и без того маленькая каюта стала еще теснее.