Через полчаса о том, что Рубряков в селе Калфа, знали в Сорокском уезде, что от села — в пятидесяти километрах.
Вечером Влада забрали. Участковому пообещали, что миллион леев придет по почте на следующий день. Ночевал Влад в подвале, где убил своего триста восемьдесят шестого таракана, что и записал на стене мелом. Не дождавшись денег, участковый запил.
— Вот так… Так… А, черт, не так сильно!
— Что это у вас тут происходит?
Недоумевающий президент стоял на пороге кабинета Лоринкова, где тот стоял у стены со слегка приспущенными штанами. Над задницей журналиста склонилась секретарша.
— А вы опять без стука, — грустно констатировал журналист и подернул штаны. — Мне укол делали.
— Болеете? — сочувственно спросил президент.
— Еще как, — хмуро ответил Лоринков и спросил: — А не пора ли нам выпустить джина из бутылки?
— Что это вы штампами заговорили? Вы о чем?
— Да все о нем же. О нашем депутате.
— Есть нужда?
— Да как вам сказать… Он уже своего рода легенда. На прошлом митинге Рошка велел отслужить панихиду по «похищенному и безвинно убиенному красными дьяволе рабу божьему Владу». Опять же, скоро новый марш протеста намечается.
— Перегородят центральный проспект?
— Как обычно. По-моему, нарыв созрел. Рошка, кажется, сам поверил, что Рубрякова нет в живых.
— Что ж, ему же лучше: кассой делиться не придется.
— Так-то оно так, — задумался журналист, — однако у меня к вам вопрос.
— Это еще какой же? — насторожился Воронин.
— Скажите, — проникновенно сказал журналист, мягко взяв президента за руку, — а где вы прячете золото партии?
Секретарша пулей выскочила из кабинета. Минут пять Воронин грязно ругался, а счастливый Лоринков громко хохотал. Это была его любимая шутка. Исключительно для внутреннего пользования, как он говорил, — ведь повторялась она им так часто, что смеялся остроте только сам Лоринков. Воронина же этот вопрос несколько злил. Дело в том, что президент на самом деле не знал, где же золото партии коммунистов МССР, верил, что пресловутое сокровище существует, и в глубине души надеялся его найти. Но о своих подозрениях ни с кем не делился. Как не собирался делиться и найденным золотишком.
— Продолжим, — отсмеявшись, вновь заговорил Лоринков, — на данный момент тема Рубрякова почти исчерпана. Он — мученик. Жертва. Святой. И тут-то мы его вытаскиваем за бороду (согласитесь, уши для этого у него чересчур малы) из нашего сорокского подвала. Дискредитация налицо. Все решают, что Рубрякова спрятали, дабы поднять рейтинг христиан-демократов. Рошка свирепствует и допускает ошибки. Приднестровцы тоже злобствуют: они же обвинили нас в том, что мы Рубрякова убили… В общем, нашего бородатого мальчика пора вытаскивать на свет божий.
— Да, — задумался президент, — наверное, вы правы. Кто займется Рубряковым?
— Да я и займусь, — согласился Лоринков, после чего похвастался, — меня в Сороках любят. Когда-то я написал мистический рассказ о цыганах.
— Хм, — тактично кашлянул президент, и прошел к окну.
Воронин вспомнил, как ему, тогда еще просто председателю фракции в парламенте, пришло письмо от Общества цыган Молдавии с жалобой на некоего графомана, опозорившего всех цыган республики своим, как говорилось в письме «полоумным бредом».
На улице мерзло около полутора тысяч человек. Оратор что-то выкрикивал в микрофон, но прислушивались к нему мало. По краям толпы стояла женщины в тулупах и валенках: они торговали водкой на разлив и горячей закуской. С водкой пришлось смириться даже самые европеизированным европейцам, как с усмешкой называл Лоринков сторонников Рошки. Было холодно. Очень холодно.
— Там же дети, в толпе! — с нескрываемой досадой отметил президент, и выругался, — детей бы хоть пожалели, варвары!
— Не переживайте вы так, — успокоил его Лоринков, — они уж вас не пожалеют. Даже дети.
— Да уж… Я, кстати, завтра уезжаю, поэтому постарайтесь решить вопрос Рубрякова аккуратно, весьма аккуратно.
— Куда это вы?
— У меня встреча, — горделиво расправил плечи Воронин, — с президентом США, Джорджем Бушем-младшим!
— Ох уж эти ваши встречи. Коммунисты вас не поймут, а демократы все равно не поверят.
— Ладно, ладно, — поморщился президент, — это уж позвольте решать мне и советникам по внешней политике.
Отойдя от окна, Воронин подошел к Лоринкову, и подозрительно спросил:
— А что это вы в последнее время почти не пьете?
— Лечусь же. Лекарства со спиртным несовместимы.
— Отчего лечитесь?
— От туберкулеза, — ответил Лоринков, преднамеренно кашлянув в лицо собеседника.
Последовал очередной взрыв ругани и смеха.
— Тупею, — утирая слезы, хихикал Лоринков, — тупею я тут с вами совсем. Мне бы книги писать.
— Это вы бросьте, — прикрикнул Воронин, — никаких мемуаров!
Потом подошел к зеркалу и потер лицо рукой.
— Придется побриться здесь. Самолет через полчаса. Домой заехать не успеваю.
— Хотите лосьон после бриться? — предложил Лоринков.
— Не откажусь, — поблагодарил президент.
Через несколько минут, распростившись с журналистом, благоухающий отменным немецким лосьоном Воронин отбыл в аэропорт.