Хомопанк

– Да. Это Аргус – он ждал Ухода с самого рождения. Но в нем было какое-то особенное спокойствие, будто он пытался сказать, что человек не должен доказывать свое право на жизнь. Надо наслаждаться каждым мгновением, впитывать его, чувствовать.

– И Система решила, что он бесполезный?

– Можно и так сказать.

– Это очень сильная, но страшная картина, Римма. Даже… тяжело смотреть. Теперь понимаю, почему он выбрал тебя.

– Знаешь, я ведь презентовала эту картину на последнем отборе, а клиент посмеялся надо мной. Сказал, что никто не хочет видеть правду.

– Я себя не очень хорошо чувствую, глядя на нее. Может, он это имел в виду?

Римма убрала картину обратно в чехол, оставила в салоне, вернулась в кабину. В этот момент самолет ощутимо тряхнуло.

– Мать всего! – вскрикнула Римма.

– Кочка, – рассмеялся Ролло.

Немного подумав, девушка произнесла:

– Чудо, что я жива.

– Хм?

– Сколько там еще лететь?

– Время есть – рассказывай.

Когда-то Эдварду показалось логичным вернуться в город, в котором он родился, после смерти своего новорожденного сына: он скитался по свету достаточно, чтобы осмелиться взглянуть на дом, из окон которого, будучи ребенком, мальчик с удивлением разглядывал уставших, ослабленных Туманом, обреченных на смерть людей. На другой стороне оживленной автострады находился отель – шикарный, красивый, сияющий – он манил, обещая исполнение самых фантастических желаний. Там останавливались люди, имеющие достаточно средств, чтобы не обращать внимания на бедняг, которые устало брели домой после завершения очередного трудового дня.

Город заброшен; вокруг одни развалины, в воздухе стоит пыль. И всё же этот отель не собирался сдаваться – обшарпанный, он по-прежнему был полон достоинства.

Эдвард зашел в отель и услышал музыку, звучащую где-то внутри здания, возвращая к временам, когда в ресторане играли музыканты, радуя гостей.

Кто-то пел под аккомпанемент гитары:

Соберитесь все друзья,
Поведаю я вам
О том, как сложилась судьба моя.
Мне двадцать восемь лет
Познал я много бед
Не раз и не два хотел бросить всё я.

Забыться – вот моя мечта,
Забыться – вновь придет она,
Та, что слезы уберет и на ухо мне шепнет:
«Это жизнь, не твоя вина».

Работал, сколько мог,
Отдавал все долги в срок,
В беспамятстве за полночь валился дома я.
Влюбился – судьба,
И крошка моя,
Но отказалась выйти замуж за меня.

Сестренка родила
В подоле принесла,
Не знал, как нам быть, что же делать?
Мать уж померла,
Отца и не было;
Пришлось работать до изнеможенья.

Забыться – вот моя мечта,
Забыться – вновь придет она,
Та, что слезы уберет и на ухо мне шепнет:
«Это жизнь, не твоя вина».

Ушла моя сестра,
Оставив малыша,
И так я стал отцом невольно.
Дитя не смог поднять,
Чужим дал воспитать,
Не знает теперь он родного.

Сильно заболев,
Я понял: конец.
Не будет больше парня озорного.
Прощайте друзья,
Прощай, сестра моя,
И свет вдалеке уже вижу я.

Забыться – вот моя мечта,
Забыться – вновь придет она,
Та, что слезы уберет и на ухо мне шепнет:
«Это жизнь, не твоя вина».

Скажу я вам друзья,
Нет нам житья,
Тем, кто за крохи продается.
Я выжил – инвалид,
Двадцать восемь мне на вид,
Но стар, словно дряхлый старикашка.

Забыться – вот моя мечта,
Забыться – вновь придет она,
Та, что слезы уберет и на ухо мне шепнет:
«Это жизнь, не твоя вина».

Удивленно раскрытыми глазами смотрела компания мародеров на неизвестного мужчину, который всё это время стоял в дверях. Молодые парни сидели в вестибюле на расставленных в круг стульях, скинув награбленное прямо себе под ноги.

– Простите, – только и смог выговорить Эдвард.