Холостяк

— Именно как мужчина с мужчиной я и хочу с вами говорить. За те многие годы, что я провел в Сайгоне, мне случилось, не буду от вас этого скрывать, изменить своей жене. Эти города, где французов можно пересчитать по пальцам, изобилуют интригами, канканами, которые хоть как-то разнообразят их монотонную жизнь. Но никогда не хотелось мне предаться распутству, настолько сильно любил я свою жену. Между тем, под конец пребывания, я безумно увлекся женой одного из моих офицеров. Было бы слишком долгим рассказывать вам эту любовную историю. Позвольте мне вам просто сказать, что она была для меня самым дорогим на свете существом. К тому же, мы любили друг друга с равной силой. Наше счастье было безоблачным на протяжении пяти лет. Ее муж был направлен в глубину страны, а Клотильда, то ли из равнодушия, то ли по причинам более деликатным, закрывала свои глаза. Но час моего отъезда приближался. С одной стороны — мое здоровье, с другой — желание моей жены, не позволяли мне отсрочить отъезд, в утешение мне оставалась лишь надежда увидеть ее снова через семь лет, когда бы настал черед возвратиться ее мужу. Мы пообещали друг другу жить только этой встречей. Два раза в месяц мы обменивались письмами, в которых рассказывалось обо всем, что с нами происходило, о надежде снова встретиться, о нашей любви. Вот ее последнее письмо. Оно — от июня прошлого года. С тех пор я не получал от нее никаких известий. Возьмите, прочтите его.

Гиттар жестом отклонил предложение.

— Я понимаю, что вы не желаете его читать. Мне достаточно вам сказать, что его последние слова были следующие: " Я обнимаю тебя со всей силой моей любви. Я напишу тебе со следующим транспортом. Только не поддавайся искушениям Франции и не забывай меня… иначе… Твоя любимая: Андре". Это последние слова, что она мне написала. С тех пор — молчание. Застал ли ее за написанием письма муж, или он нашел мои письма, или она покончила собой с отчаяния, или с ней произошел несчастный случай? Я не знаю. И когда я узнал, что вы собираетесь ехать, я не мог удержаться, чтобы не рассказать об этой драме. Но я ни о чем вас не прошу. Только что я говорил о деликатном поручении. Я неудачно выразился. Единственное, что я хотел, это то, чтобы вы знали про эту историю и, если случай занесет вас в Сайгон, может быть, постарались выяснить причины этого молчания.

— Не о чем и говорить, — машинально ответил Гиттар.

На самом деле он думал совсем о другом. Он думал о Клотильде, которая, без сомнения, не знала о своем несчастье. Разделяя беспокойство мсье Пенне, понимая и жалея его, ему в то же время искал в себе силы презирать его. Разве не получил он подтверждения тому, что думал? Подобное признание узаконивало его ненависть. И, между тем, та совершенно улетучилась. Раньше, когда у него не было никаких оснований для неприязни, тот был ему противен, теперь же, когда тот сам признался в своей вине, он больше не находил в себе сил его ненавидеть. Ах, как бы ему было приятно узнать об этой истории со стороны! Какое бы преимущество почувствовал он по отношению к своему сопернику. Вместо этого, он видел себя сообщником. Он снова подумал о Клотильде. С момента, как он узнал об измене ее мужа, она казалась ему менее желанной. Сострадание, которое он испытывал к мсье Пенне, лишало его желания соперничать. Он не чувствовал в себе смелости усугубить страдания этого и без того удрученного человека. И между тем, обладая этим секретом, он чувствовал себя всемогущим. Это и было причиной его великодушия. Влюбленный в Клотильду, он поклялся, что никогда не воспользуется этим признанием.

— Вы не слишком меня презираете? — с тревогой спросил мсье Пенне.

Гиттару захотелось показать, что он знал жизнь и никакие секреты его не удивляли.

— С чего вы взяли, что я вас презираю? Напротив, ваша боль вызывает у меня уважение. Вы — мужчина.

— Спасибо! — пробормотал несчастный.

— Я понимаю, по причинам, о которых я лучше промолчу, насколько вам должно быть мучительно от того, что ваше сердце находится вдали от семейного очага. В таком случае нас раздирает жалость к существам, которые нас любят, не будучи любимы сами. Мы не хотим причинять им страданий, и поэтому мы причиняем страдания другим.

— Как справедливо то, что вы сказали!

Польщенный, Гиттар продолжил, не прибавляя ничего нового, довольствуясь тем, что развивал уже высказанную мысль:

— Вы желали бы изменить сердца своих ближних, чтобы поделиться разыгрывающейся в вас трагедией, но не решаетесь этого делать и остаетесь наедине со своими страданиями. В любом случае, я могу заверить вас в моей преданности. Если уж я еду на Восток, а это мое твердое намерение, я обещаю вам сделать все, что только будет возможным сделать, чтобы принести вам если не утешение, то, по крайней мере, определенность.

— Спасибо, еще раз спасибо…

— Не благодарите меня. Любой человек с сердцем поступил бы как я. В том нет никакой заслуги, и ваши благодарности меня больше смущают, чем трогают.

— Мсье Гиттар, что же тогда мне вам сказать, чтобы выразить мою бесконечную признательность?