Холостяк

— К тому же, — продолжила мадам Бофорт, — вы ее сейчас увидите, за чаем, как, естественно, и мсье Морэна, который, конечно же, не преминет зайти.

И сразу же, Гиттар проникся глубокой неприязнью к этому мсье Морэну, которого знал по одной-двум встречам у друзей и который до сих пор казался ему самым заурядным человеком. Одно из неприятнейших ощущений, а именно ощущение расточительного изобилия, ослепило его. Он не знал более, на кого направить свое внимание. Его дожидались со всех сторон. В то же время, как он хотел остаться наедине с мадам Бофорт, ему не терпелось увидеть эту молодую женщину, и он страдал оттого, что мсье Морэн опередил его, потому что, как не слишком удачливый в любви мужчина, он полагал, что важно было прийти первым. Когда он был юношей, не от трудности ли угадать тот момент, в который женщина решала завести любовника, происходила его великая грусть?

Его заботы в один миг улетучились. Чтобы вернуть себе покой, он думал только об одном: сменить тему разговора. Изо всех своих сил он желал, чтобы эта молодая женщина, которую он уже неделю надеялся встретить, не пришла. Поскольку он был не один, перспектива прихода третьего, пусть это было лучшее для знакомства, почти всегда беспокоила его.

— Милый друг, я не очень хорошо себя чувствовал и, несмотря на все мое желание, не мог прийти навестить вас.

— Теперь, я надеюсь, вы чувствуете себя лучше. У меня тоже не все ладилось. Я упала и вывихнула ногу. Так что не глядите вниз. Мне так стыдно, что у меня одна лодыжка больше другой.

Гиттар учтиво отвернул голову. Он следил за собой, но на его лице было то фальшивое выражение, что бывает у людей, которые знают, но не подают вида. Исподволь, он придавал огромное значение любой своей оговорке, любому выражению, любому жесту.

— Но я это сказала для смеха, — продолжила мадам Бофорт, — вы можете смотреть. В моем возрасте уже не кокетничают.

Гиттар со стыдом опустил глаза и, подымая их, даром, что ничего не заметил, сказал:

— Не так уж заметно.

Эму хотелось нравиться хозяйке. Ему хотелось вернуть себе прежнюю непринужденность, но, чтобы он ни делал, он чувствовал, что утратил ее. Ему вдруг показалось, что причиной этой утраты было не сколько то, что произошло за это время у мадам Бофорт, но то, что произошло в нем самом. Он понял, что его безумная надежда стать любовником Клотильды смущала его на этот счет. Эму казалось, что он предстал в смешном свете, и все кругом уже знали об этом. Перед лицом мадам Бофорт он испытывал что-то вроде вины. Он больше не мог сдерживаться. Он хотел получить ясность. Он спросил:

— Милый друг, вы случайно не видели Пенне. Я так мало выходил последнее время, что даже и не знаю, как у них дела.

Он боялся того, что скажет мадам Пенне, и с внезапным вниманием ожидал ответа на ее губах.

— Пенне?

— Да, милый друг, Пенне.

— Но я не понимаю, на что вы намекаете.

— Ну как же, милый друг, Пенне: мсье и мадам Пенне…

— Ах, да, я знаю. У меня плохая память на имена. Но конечно. Я встречалась с ними, два дня назад, за чаем. Из того, что было сказано, выходит, к тому же, что вы им нанесли памятный визит, исторический, как я знаю!

— Как это, — спросил Гиттар, побелев лицом.

— Я не знаю, что произошло, но, мне кажется, что я припоминаю о том, что вы доставили им много неприятностей. Я вам просто скажу, что мне повторяли. Вы знаете, как мало я придаю внимания всем этим россказням. Если бы им следовало уделять какое-то внимание, то не осталось бы времени для собственных дел.

Гиттар больше не пытался определить долю искренности, содержавшейся в этом ответе. У него создалось впечатление, что мадам Бофорт знала гораздо больше, чем показывала. Между тем, он покраснел от мысли, что мог показаться ей дурно воспитанным, чтобы любезничать в то время, как он неуклюже пытался покорить Клотильду. Любезность мадам Бофорт в итоге успокоила его на счет последнего предположения. Казалась, она до сих пор не знала о чувстве, которое в нем возбуждала. Она определенно не притворялась. Разве не сожалела она о том, что он не застал у нее столь привлекательной молодой женщины?

— Но я не доставлял им никаких неприятностей.

Он горел желанием уладить это недоразумение, рассказать все до мелочей, но понял, что не должен был этого делать, что это значило бы обмануть доверие, которое оказал ему мсье Пенне. "Доверие, — сказал он про себя, словно это слова, с повторением приобретало больший смысл. — Доверие! Но он не оказывал мне никакого доверия: все было подстроено. Они хотели посмеяться надо мной. Хорошо же! Вот посмотрим! Они приняли меня за ребенка. Хорошо же! Почему бы мне ни стать этим ребенком? Все, что мне рассказал мсье Пенне, надеюсь, правда".

— Под конец, я, кажется, поняла, — продолжила мадам Бофорт, — что вы повели себя несколько неожиданным образом.

— Оказались бы вы на моем месте, милый друг. Когда мужчина просит вашего посредничества между ним и женщиной, которую любит, а затем от его собственной жены вы узнаете, что то, что вы считали секретом, вовсе не секрет, здесь есть чему удивиться.

— Он вас просил о подобной услуге?