Холоп-ополченец. Часть II

Карета остановилась, дворецкий откинул подножку, и, Михайла, прижавшись к высокому колесу, почувствовал, как весь кузов осел и зашатался под грузными шагами князя. Через минуту подножка шумно поднялась, стеклянная дверца захлопнулась, и раздался голос:

– Трогай!

Конюхи, державшие лошадей, отскочили, но челядинцы побежали по бокам кареты, не отставая от лошадей, бежавших на этот раз не очень быстро. Михайла тоже не отставал. Когда карета пересекала двор, один из челядинцев взглянул на Михайлу и сердито сказал:

– Ты чего к нам пристал, страдник?

Михайла забормотал что-то, все не отставая от кареты, но в эту минуту, на его счастье, карета выехала из ворот и попала в густую толпу народа. Люди теснились к стеклянным дверцам, расталкивая челядинцев и стараясь разглядеть, кто внутри.

– Кого ж там на носилках-то понесли? – слышались голоса.

– Сказывают – Скопина, Михал Василича.

– Ахти, царица небесная! Да что ж с ним?

– Угостила, стало быть, роденька! – сердито крикнул кто-то из толпы.

– Кто едет? – спрашивал другой.

– Не видишь? Царева брата, Дмитрия Иваныча… Рад, небось!

– Трогай живей! – крикнул сердитый голос из кареты.

Лошади рванули вперед. Михайла быстро отскочил в сторону и замешался в толпу.

В несколько минут он уже был далеко от дома Воротынского. Но что делать дальше, он не знал. Итти к Патрикей Назарычу? Но коли это Вдовкин на него князю наговорил, так ведь он же Михайлу туда привел. Живо и погоню приведет. Ну, не сразу же. Он, верно, Скопина еще проводит.

«Успею забежать, – решил Михайла, – может, Патрикей Назарыч что посоветует».

Он повернулся и решительно зашагал к Китай-городу.

По Китай-городу он чуть не бегом бежал. Вот и дом Патрикей Назарыча.

Едва он вошел во двор, как следом за ним с хохотом вбежал Степка.

– Ловко я их! – крикнул он, хлопнув Михайлу по плечу. – Говорю, со мной не пропадешь! И по сию пору по конюшням лазают, ясли обшаривают.

И Степка опять громко захохотал.

На его хохот на крыльцо вышел Патрикей Назарыч и, усмехнувшись, спросил:

– Чего регочешь? Аль больно весело гулялось?

Михайлу точно по голове ударило. Спасаясь от погони, он как-то позабыл на время, что они со Степкой только что видели.

– Идем-ка в избу, Патрикей Назарыч. Какое там веселье! Такое видали, что не приведи бог! В избе Михайла, запинаясь, путаясь, рассказал, что они видели на пиру и как Михал Василича еле живого унесли на носилках домой.

– Что ж ты, Степка, дурень, хохотал? – вспомнил вдруг Пантелей Назарыч. – Не малое дитё.

– Да нет, не с того он, вступился за Степку Михайла. – То, видишь ли, Патрикей Назарыч, – немного смущенно заговорил он, – не вспомню я, сказывал я тебе, аль нет, что ране я холопом был того самого князя Воротынского. Тому уже близко четыре года будет. Мне бы не соваться к ему, да уж больно охота была на Михал Василича поглядеть, да и дворня тут вся новая у князя, некому бы и узнать, кажись.

– Кто же признал? – спросил Патрикей Назарыч.

– Да Вдовкин Олуйка князю нашептал.

– Ишь стервец! – вскричал Патрикей Назарыч.

Но тут Михайла опять вспомнил, что тот же Олуйка привел его к Патрикей Назарычу и ему не след тут оставаться.

Он встал, поклонился в пояс Патрикей Назарычу и проговорил:

– Спаси тебя бог, Патрикей Назарыч, за твою доброту и за ласку! А ноне мне от тебя выбираться пора.

– Постой ты, Михайла, – остановил его Патрикей. – Куда ж ты пойдешь?

– Москва велика. Где ни то притулюсь. Всю Русь-матушку исходил, не пропал же.

– Нет, то не гоже, – возразил Патрикей Назарыч. – Не пущу я тебя побираться. Идем-ка к Карпу Лукичу. У него голова не нашей чета. Он что ни есть присоветует. А Степка пущай тут. Коли придут, ты, Степка, глаза им отведи.

– Он может, – сказал Михайла. – Кабы не он, не уйти бы мне от княжой дворни. А он со следа сбил.

– A как ты-то ушел? – с любопытством спросил Степка.

– Да промеж челядинцев Дмитрия Ивановича замешался, с ними и со двора ушел.

– Вот ловко-то! – радостно захохотал Степка. – Царев брат тебя, стало быть, вызволил. А там разговор был, что он это Воротынскую-княгиню подбил Михал Василичу чего ни то подсыпать. Тот ему что бельмо на глазу. Он, сказывают, сам царем-то быть охотится.

– Брешут, может? – неуверенно остановил его Патрикей. – А ты язык-то не больно распускай, Степка. Ну, сиди покуда дома, а мы с Михайлой к Карпу Лукичу подадимся.

III

Карп Лукич степенно поглаживал широкую бороду, слушая Патрикея Назарыча, потом молча оглядел Михайлу и сказал, обращаясь к Патрикею:

– Пущай у меня остается. Ко мне не сунутся. А там поглядим, – может, куда послать доведется. Гонцы-то мне надобны.

Карп Лукич вовсе не похож был на Патрикея Назарыча. Человек он был суровый, нелюдимый, и коли он Михайлу у себя оставил, так лишь потому, что думал – тот ему на дело пригодиться может.

Патрикей Назарыч с довольным видом закивал Михайле и, уходя, шепнул ему: