Холокост в Латвии. «Убить всех евреев!»

Трудно убить человека. Когда он стоит перед тобой с посеревшим лицом и глаза его залиты бездонной жутью предсмертной муки, его колотит дрожь от пробирающего до костей сырого ветра с моря и страха. Их много, очень много — десятки, сотни. Костистые старики в окладистых седых бородах, похожие на библейских пророков, черноволосые растрепанные женщины, лихорадочно, полубезумно пытающиеся как-то спрятать, укрыть своих детей. И эти дети. Особенно они, похожие на озябших воробьев, ничего не понимающие, но исполненные инстинктивного ужаса. Маленькие и постарше, худые от постоянного недоедания, с торчащими лопатками и выпирающими шейными позвонками.

Совсем маленьких, грудничков, матерям было приказано держать у левой груди, чтобы, расстреливая их, можно было обойтись одной пулей.

Человека убить очень легко — того, кто стоит перед тобой сейчас насмерть перепуганный, трясущийся, в несвежих вонючих подштанниках. Надо только подавить в себе то естественное чувство, что перед тобою — человек. Нет, не человек, равный тебе, а скотина, жидовская скотина. Процедура массового убийства, при всех ее явных технологических упущениях и недостатках, была весьма продуманна с психологической точки зрения. Пожалуй, трудно найти что-нибудь еще более унижающее человеческое достоинство, нежели эта процедура массового раздевания перед казнью на глазах похохатывающих палачей и своих близких, с ужасом ожидающих, когда придет их черед. Кучи одежды — женской, мужской и детской, взрослые люди обоих полов, копошащиеся в своем нижнем белье, человеческая нагота, нагота десятков людей — стариков, старух, почтенных отцов семейств, молодых девушек и детей, раскрасневшиеся любопытные лица немецких офицеров, беспрестанно щелкающих своими «лейками» — все это создавало какую-то странную ирреальную атмосферу, напоминавшую картину бойни в разгар забоя скота. Происходящее сближал с видом скотобойни и теплый сытный запах свежей крови, волнами накатывавший из огромной общей могилы. Убиваемый терял право в своей смерти быть человеком, право быть равным со своим палачом. Да он изначально не считался человеком, коли родился проклятым жидом! И все происходящее — это даже не убийство вовсе, а… акт священной мести! Нет жидам больше места на земле!

До чего же они омерзительны, чудовищны в своих заношенных тряпках, особенно старухи — с раздутыми животами, кривыми, скрюченными ревматизмом ногами. Женщины помоложе пытаются прикрыться, смешно, ей-богу, через несколько минут они уже будут на своих жидовских небесах, а туда же, красавицы! Хотя среди них действительно попадаются ничего себе. Попадались…

Мужчины, те пытаются как-то успокоить своих близких, кто-то из них вскрикивает или плачет, пытаясь вымолить себе жизнь, а те, кто помоложе, смотрят иногда с такой ненавистью, что только держись. Ух, жидовские морды, пуля всех уравняет!

Спустя 31 год. Судебный процесс в Лиепае.

Из показаний Фрициса Вецвагарса: «На краю ямы жертвы расстреливались на тазах тех людей, которые приблизительно в двадцати-тридцати метрах ждали своей очереди на расстрел. Стрелки были заметно пьяны… Когда одна команда расстреливателей убила пять групп приговоренных к смерти, их сменила следующая команда. После смены стрелков ко мне подошел командир группы Зале и велел присоединиться к расстреливателям. Зале тоже был заметно пьян и не слушал моих отговорок. Я встал в ряд стрелков у ямы рядом с Зале, он обещал добивать евреев, если я буду промахиваться. В яме было видно много трупов людей, раздетых догола, разного возраста и пола, которые беспорядочно лежали на дне. Стрелять в живых людей мне было отвратительно и я заметно волновался. Все-таки я переборол чувство волнения, потому что еще перед самой акцией офицеры и сержанты двадцать первого полицейского батальона много раз ругали евреев, которые будто бы являлись самыми опасными врагами латышского народа, а потому подлежали уничтожению.

По команде я вместе с остальными выстрелил в стоящего на другом краю напротив меня еврея. После этого всего расстреляли пять групп. В каждой группе я стрелял в одного человека. После расстрелов пяти групп евреев кончились патроны в обоймах и нас сменила другая группа стрелков. Большинство наших пошли выпить, но я не пошел, потому что тогда спиртного не пил…

Сейчас я не могу конкретно вспомнить, в кого именно я стрелял, потому что среди них были взрослые и дети, были и старые люди, как мужчины, так и женщины…»

Убивая безоружного, тем более женщину, ребенка, человек убивает себя. А может быть, убийцы мертвы уже от рождения.

В сентябре 1941 года в шкедских дюнах было расстреляно 343 человека. Несколько молодых женщин перед смертью были изнасилованы немецкими офицерами и латышскими полицейскими. Одежда и вещи убитых были частью разобраны палачами, а частью пошли в организацию «Народная помощь», одним из руководителей которой являлся, как вы помните, «исполин духа латышского народа» Адольф Шилде.