Холодный как лед

Он ждал, что она кинется прочь, как зайчишка–трусишка, прикрывая свое выставленное напоказ тело. Но вообще–то в ее теле не было ничего уродливого, просто она немного фигуристей, чем ей хотелось. Эти лишние пятнадцать фунтов перешли прямо в бедра, а неприглядная правда в том, что одежда лучше сидит на узких бедрах и плоской груди. Однако сейчас адвокатша была без одежды, просто купальный костюм был слишком мал, но даже если она и чувствовала себя немного незащищенной, то не собиралась убегать. Нечего давать этому демону незаслуженное преимущество.

Посему она села напротив Йенсена, скрестила голые ноги и откинула за плечи длинные влажные волосы.

– Так сколько мне осталось жить?

Конечно, она не застала его врасплох. Женевьева сомневалась, что вообще такое возможно.

– Мы что, затеваем свару?

– Да уж не сидим сложа руки. Так каковы ваши планы? Хотелось бы знать расписание.

– Зачем? Вам требуется заключить мирное соглашение со своей совестью?

– Думаю, это больше по вашей части, чем по моей, – парировала она. – Лично моя совесть чиста как стеклышко. Я прожила относительно безгрешную жизнь.

– Жаль слышать такое. Люди имеют стремление жалеть о несделанных вещах скорее, чем о том, что совершили, а мне очень не хочется видеть вас в печали.

– Как милостиво с вашей стороны беспокоиться обо мне, – сказала она. – Но единственное, о чем я сожалею, что меня вообще занесло на Каймановы острова.

Он долго смотрел на нее, о чем–то размышляя.

– Полагаю, об этом и я главным образом сожалею, – наконец признался он. – Так или иначе Гарри умрет, а вот вы могли бы сейчас благополучно топать по джунглям, вместо того чтобы вести разговор с хладнокровным убийцей.

– Это вы–то? Хладнокровный убийца?

– В жилах ледяная кровь, мисс Спенсер.

Она в нем не сомневалась.

– Может, так и будет. А, может, я остановлю вас и спасу Гарри.

Йенсен откинулся в шезлонге. Она знала, что даже под зеркальными солнечными очками он закрыл глаза с утомленным раздражением:

– Верьте во что хотите.

– Так сколько мне отпущено? Или вы боитесь сказать?

Его рот скривился в смутной улыбке, и Женевьева пожалела, что заметила. У него и в самом деле потрясающий рот.

– Я ничего не боюсь, – ответил Йенсен самым что ни на есть мягким тоном. – Было бы лучше, если бы боялся.

– Так сколько времени?

Он вздохнул.

– Работа закончится завтра вечером. Ну что, вам стало легче, что узнали? Большинству людей лучше не ведать, когда они умрут.

– Тогда вам не стоило говорить мне, что вы собираетесь меня убить.

– Не верю, чтобы я говорил, используя столько слов.

– Ваши намерения и так ясны. Если вы не изменили решение.

– Боюсь, не могу позволить себе такую роскошь.

– Тогда чего вы ждете? Почему бы с этим не покончить сразу?

Просто глупость с ее стороны, запоздало подумала Женевьева. Чем больше у нее будет времени, тем больше вероятности, что она сможет придумать, как спастись. Хотя на поверку непохоже, что вообще такая вероятность существует.

– Простите, но я работаю по своему графику, а не по вашей указке.

Ей бы хоть чуточку его ледяного спокойствия. Казалось, ничем его не прошибешь – хоть подстрекай его, хоть игнорируй.

– Предположим, я ударюсь в слезы и стану умолять пощадить меня?

Не станет она, да и не смогла бы, подумала Женевьева, но спросить не помешает.

Если она надеялась на какую–то реакцию, даже на легкое недовольство, то не получила ничего, кроме «пожалуйста, не надо».

– Вам станет тяжелее? А то я готова.

Он ничего не сказал, а ей стало любопытно, не явилось ли это первым признаком, что она задела противника. Или же он просто–напросто заскучал. Наверно, последнее, а она напрасно тратит время, пытаясь уговорить его.

– Я хотела бы увидеть Гарри, – резко заявила она.

– Зачем?

– Убедится, что он все еще жив.

– Зачем? Днем раньше, днем позже – какая разница.

– Это важно. – Она тоже может напускать на себя таинственный вид.

Не считая того, что эта ледышка может прочесть ее, как открытую книгу.

– Если Гарри умер, то вам не придется учитывать его в своем плане побега. На вашем месте я бы выбросил Ван Дорна из головы. Его судьба предрешена, и вы, черт возьми, с этим ничего не можете поделать. Сосредоточьтесь на себе.

– Думаю, моя судьба также предрешена, как драматично выразились вы.

Он ответил улыбкой:

– В своем роде я человек, склонный к мелодраме. Это часть рабочей характеристики.

Неожиданно по ее выставленной на обозрение спине пробежал мороз, уж не дошел ли до нее наконец его безжалостный расчет. Однако Йенсен, разумеется, приметил эту дрожь и отнесся к ней более прагматично.

– Вы замерзли, – произнес он. – Да и поздно становится. Как сильно мне этого не хочется, но придется предложить вам переодеть этот соблазнительный купальник, пока я соображу нам что–нибудь поесть. По правде говоря, для всех будет лучше, если вы прикроетесь. У вас склонность оказывать на меня распутное влияние.

Дьявол снова ее дразнил, а она была не в настроении сносить его насмешки.

– Ага, точно. Как ни погляди, вы просто беспомощное скопление обманутых сексуальных желаний.

– Никогда не был беспомощным.