Хольмганг

Эрик Одержимый из племени датов внезапно закрыл глаза и протянул руки. Его не интересовали никакие саги, потому что после дурманящих напитков собственное воображение рисовало картины, недоступные взору простого смертного. Расплатой за подобные развлечения были вечно расширенные зрачки и мутный взгляд, отсутствие аппетита и обоняния. И, как закономерный итог, ранняя смерть от остановки сердца, даже если берсеркер до этого и не погибнет в сражении. Но зато из всех присутствующих только Эрик мог рассчитать порцию шалых трав и грибов безумия, чтобы войти в боевой раж, но при этом не пасть тотчас мёртвым. И так как этот викинг не первый день как принял участь берсеркера, то порция, какую он принимал перед боем, убила бы не то, что обычного человека, а служителя шалых трав с чуть меньшим сроком службы.

Олаф знал, что Эрик жуёт шалые травы и перед боем, и в мирное время не только потому, что уже не может без них жить и за новую траву готов сражаться в чужом хольмганге. Лишь благодаря подобным «тренировкам» он мог принимать бо́льшие порции перед боем, чем начинающие берсеркеры. То есть бегать быстрее, бить сильнее и выдыхаться позже берсеркеров врага. За два года в статусе «безумного бойца» Эрик потерял двадцать лет жизни, и дышать ему оставалось не так долго, но не ради собственного удовольствия принял он это тяжкое бремя.

Олаф вспомнил рассказы отца и дядей о странах, где кое-кто принимает травы и грибы, запретные для людей, желающих прожить долгую жизнь, не ради счастья соплеменников, а исключительно ради собственного наслаждения, и величайшее презрение наполнило его душу. Нет, в мире, где подобное возможно, никогда не найдутся бойцы, равные детям фиордов!

Двое викингов покинули места для гребцов и торопливо связывали по его же молчаливой просьбе Эрика Одержимого. Дат, совсем недавно разговаривавший с Олафом на равных, сейчас не мог даже пошевелить языком, распухшим так, что едва помещался во рту. Он принял травы, дающие только блаженство и не должные вызывать приступов безумия, но всё равно потребовал себя связать, потому что как никто знал: уверенно действие шалых трав предсказать невозможно, и стебель, что у девяти из десяти вызовет умиротворённость, одного обязательно приведёт в ярость. Этой ярости далеко до настоящего всесокрушающего безумия берсеркера, ибо, чтобы войти в него, одних трав и грибов мало, нужны ещё и особые, известные только берсеркерам заклятия. Но и этой ярости достаточно, чтобы произошла беда.

– Получай, грязная рабыня! Получай ещё и не проси о пощаде! – донеслось из каюты, которую старик отдал Гуннару Поединщику.

Драккар старика был очень странной конструкции. Внешне очень схожий с боевыми кораблями викингов, он тем не менее имел и трюм, намного просторней небольшого подпалубного пространства на привычных Олафу драккарах, и каюты.

– Так ты ещё и кусаться! Ну ничего, я тебя научу покорности!

Из нескольких фраз, брошенных гребцами в разговоре между собой, Олаф-рус понял, что это уже третья рабыня, которую охочий до разврата хольмгангер пытает с тех пор, как оказался на корабле странного старика. Он был настолько жаден до молодых девичьих тел, что тратил на приобретение рабынь больше половины зарабатываемого в хольмгангах, и легко соглашался на меньшую плату за чужую кровь, если к золоту и серебру прилагалась красивая девственница.

– Это посложней, чем укрощать диких коней! Ну почему старик привёз только дочерей пустынь, почему он не взял ни одной девушки более покладистого народа?!

Олаф знал почему, но не спешил делиться с собратьями по поединку.

И Флоси, и остальные викинги терпеливо ждали, когда девушка прекратит сопротивляться. Как только крики и стоны смолкнут, певец сможет начать сагу, а гребцы без помех смогут её слушать. Им было неприятно, что Гуннар трусливо срывает на девчонке злобу, предназначенную бродячему скальду, но никто даже не пошевелился, чтобы защитить её. Она была дочерью чужого народа, и она была рабыней. То есть полной собственностью Гуннара Поединщика, как и предыдущие две девушки, чьи бездыханные тела насытившийся кровью и похотью хольмгангер уже выбросил в воду. Возможно, викинги сейчас с гордостью вспоминали своих сильных, убивающих рысь одним ударом ножа женщин, которые, даже попав на вражеский корабль, будут не плакать, а молча и жестоко драться.