Пока я уплетаю еду, дядя включает телевизор над стойкой и просматривает список фильмов на Netflix.
Это наша традиция. До ночи в баре никого особо не будет, поэтому ранние вечера мы проводим за едой и кино – в основном нам нравятся азиатские фильмы про гангстеров.
– Ну вот, – говорит дядя Джей, останавливаясь на одном из наших любимых – «Человек из ниоткуда», или «Аджосси»[5]. Это боевик про ожесточившегося бывшего копа, который отправляется спасать соседскую девочку, когда ее похищают наркоторговцы. Как «Заложница» по-корейски, только лучше, потому что там не было Вона Бина. Вон Бин все делает лучше.
Дядя Джей включает субтитры, и мы приступаем к еде, обсуждая в процессе, насколько сложно воспринимать Вон Бина как аджосси – это в его-то тридцать три года. Когда приходят посетители, дядя делает звук потише и провожает их к залам. Я слежу за монитором, который показывает, не нажал ли кто-нибудь кнопку вызова, чтобы я могла принять заказ и принести еду, пока дядя разбирается с напитками.
К девяти вечера половину залов заняли, а фильм закончился – вместо него из колонок ревет кей-поп. Дядя Джей каждый месяц проигрывает в баре подборку лучших клипов с YouTube – я как раз смотрю, как группа девушек в одноцветных костюмах синхронно танцуют под прилипчивую электропоп-песню.
В отличие от некоторых ребят в школе, я так и не смогла втянуться в кей-поп – как и в любую другую поп-музыку, если уж на то пошло. В моем любимом плейлисте есть место только Баху, Гайдну и Йо Йо Ма.
– Ты разве не участвовала в важном конкурсе на этой неделе? – спрашивает дядя Джей из-за стойки, протирая стакан и рассматривая его на предмет пятен.
У меня внутри все резко холодеет.
– В субботу был, – горько улыбаюсь я. – Результаты пришли утром.
– Да? – хмурится дядя. – И что там?
– Я победила.
– Что? Правда? Ого, поздравляю! – Кулак дяди Джея торжественно взлетает в воздух, отвлекая внимание парочки посетителей от их тарелок с тако, и дядя поясняет: – Моя племянница – чемпион!
– Ага… – Я вожу пальцем по двум инициалам, вырезанным на столешнице, с сердечком между ними.
– Что не так? – Дядя Джей ставит стакан на стойку и откладывает в сторону тряпочку для протирания. – Я же вижу, тебя что-то тревожит.
– Жюри оставило свои комментарии. – С этими словами я выуживаю из кармана листок бумаги, который успела заметно помять, разгладить и наконец сложить в квадрат. – По идее, они должны помочь мне улучшить навыки к следующему конкурсу.
Пока дядя Джей читает заметку, перед глазами встают слова, которые я уже запомнила наизусть.
В следующем году сотни таких же виолончелистов, как я, подадут документы в лучшие музыкальные школы страны. И для поступления туда одной безупречной техники мало – я должна быть выдающейся, особенной.
Дядя Джей возвращает мне листок:
– И талантливая, и исполнение идеальное! По-моему, все так и есть.
Я запихиваю заметку поглубже в карман.
– Ты пропустил часть про «бездушного робота».
– Да,
– Дело
Дядя Джей бросает на меня косой взгляд.
– Они сказали, что во мне нет искры!
Он с вздохом прислоняется к барной стойке.
– Мне кажется, ты еще просто не нашла свою искру, которая разожгла бы в тебе пламя стремления к тому, чего ты хочешь. Взять, например, нас с твоим отцом, когда мы решили открыть этот караоке-бар, хотя все вокруг твердили, что это пустая трата денег. Даже твоя мама так говорила, хотя ее сложно винить, ведь ей с детства приходилось считать каждую монету. Мы знали: будет непросто, и, может, вообще ничего не выйдет, но мы все равно попытались – потому что об этом мечтали.
– Но… – медленно начинаю я, – какое отношение это имеет к моей проблеме с жюри в музыкальных школах?
– Давай я сейчас все объясню по-твоему. Помнишь фильм, который мы сегодня смотрели, «Аджосси»? Вон Бин там говорит одну фразу, которую можно примерно перевести как «Живущие завтрашним днем должны бояться людей, живущих днем сегодняшним». И знаешь почему?
– Не-ет, – тяну я. – Но сейчас ты мне расскажешь.