Хофманн

Названия городов ничего ему не говорили: Битигхайм, Раштатт. Пассажирский поезд медленно въезжал в наступающие сумерки. Через несколько минут он приблизится к Баден-Бадену, к бывшему вокзалу Баден-Оос. Он снял с вешалки свои только недавно купленные шляпу и плащ, взял тоже совсем новую небольшую дорожную сумку и двинулся к выходу. Он надеялся, что никто его не узнает в длинном темном плаще, надвинутой на лоб темной фетровой шляпе и затемненных очках со стеклами без диоптрий. Всем своим нутром, до последней клеточки, он ощущал, что то, что он делает, чистое безумие, но другой альтернативы для себя не видел. После откровений Клаудии он всю ночь с понедельника на вторник не смыкал глаз. Он так и просидел все это время в кресле, тупо уставившись перед собой. Ее слова привели его в полное смятение. Во вторник утром, следуя ее совету, он уехал. Все необходимые предотъездные процедуры — упаковку вещей, заказывание билета, оплату счета за гостиницу — он проделывал механически, как в бреду. И лишь очутившись в поезде-экспрессе «Интерсити» на Франкфурт, он начал постепенно приходить в себя. Он отчаянно цеплялся за одну мысль: брат дал ему поручение, а он его не выполнил. Так что надо проследить, чтобы Пьер смог уехать без осложнений. И наконец он решился: необходимо вернуться, но так, чтобы все осталось в тайне. Поэтому свой багаж он сдал в аэропорту на регистрацию, как положено, зарегистрировался сам, но в последний момент не пошел на объявленную уже посадку. Вместо этого отправился в маленькую, замызганную гостиницу неподалеку от франкфуртского вокзала и переночевал там. В среду утром купил себе этот новый маскарадный костюм и отправился пассажирским поездом в Баден-Баден, полагая, что в пассажирском поезде он будет менее заметен. Он собирался снять комнату неподалеку от вокзала в Оосе и переждать там до следующего вечера. Его план никак нельзя было назвать изощренным, но ничего лучшего ему так и не пришло в голову. Ему самому было удивительно, что он еще способен на какие-то действия. Признание Клаудии, что она всегда его любила, потрясло его до глубины души. Не столько сам этот факт, сколько то, что он этого никогда не замечал. Ведь он часто с ней встречался, спал с ней (хотя потом все время старался отогнать от себя эту мысль), держал ее в своих объятиях. Сам себе он казался бесстрастным, опытным сердцеедом, светским человеком, которого трудно чем-нибудь поразить. В первый раз он был шокирован, когда узнал от брата, кто была на самом деле Клаудиа. Но и после этого он продолжал считать себя достаточно искушенным знатоком человеческих душ, отлично знающим, как люди к нему относятся. И вот в одну секунду стройное здание его иллюзий рухнуло, как карточный домик.

Поезд остановился. Вместе с ним вышли два студента, крестьянка и три девушки-секретарши. Выйдя из здания вокзала, он повернул налево к стоянке такси. Таксист на его вопрос, не мог бы он ему порекомендовать какой-нибудь отель поблизости, отвез его в гостиницу «Адлер» на Оосерхауптштрассе. Номер был без ванны, но Винсента это не смущало. Приближался вечер, и Винсент решил спуститься в ресторан, хотя особого аппетита не ощущал. Первым делом он заказал себе бутылку «Ирингер форенберг, сильванер» и начал внимательно изучать меню. Зал был еще не заполнен. Столики на четверых, покрытые зелеными полотняными скатертями и белыми салфетками, вообще преимущественно пустовали. Вощеный дощатый потолок и теплый рассеянный свет висячих ламп с матерчатыми абажурами создавали уютную атмосферу. Он решил попробовать баденское ассорти из дичи с фрикадельками из печенки, вареным салом, тушеным мясом, кровяной и ливерной колбасой. Аппетита у него не было, а потому и выбор оказался неудачным. Хотя блюдо было прекрасно приготовлено и сдобрено отличными пряностями, оно показалось ему слишком тяжелым и обильным. Он немного поковырял в тарелке и отметил, к своему удивлению, что и вино сегодня не доставляет ему радости. На вопрос официанта он сослался на расстройство желудка, смущенно извинился, заплатил и поднялся в свой номер.

Там он уселся на кровать и уставился застывшим взором в стену. Оттого, что и вино его сегодня не порадовало, он пришел в еще большее уныние. Для него это было явно дурным предзнаменованием. Он уговаривал себя успокоиться, но из этого ничего не получилось. Усилием воли он старался вернуть свои мысли к Жанетт, но все напрасно: каждый раз перед ним возникал образ Клаудии в тот момент, когда она, повернувшись, шла к двери. Ее рыжие волосы, нежные губы, тонкое лицо и большие зеленые глаза, бывшие в тот вечер пугающе серыми, и слеза, застывшая на правой щеке. Она любила его, а он этого совсем не замечал. Он шумно вздохнул. Как будто всего этого ему недостаточно. А теперь его била нервная дрожь, и он никак не мог справиться с волнением.