Ходынка

— Стой, Филька! Честью прошу! Стой, падло!

Мануфактуру окружала белая, хорошо заметная в темноте каменная стена, и Филя бежал к ней. Мгновение — и вот, обдирая поддевку и руки о штофные осколки, нарочно по верху стены натыканные, он перевалился на другую сторону, напоследок сунув каблуком в чье-то запретно-мягкое рыло: чвырк! За стеной матерно взревел Перелыга. Пёс с ним, неполным червонцем, что по рублику, полтиннику Филя зарывал под этой же стеной изнутри! Он еще вернется!

Филя выскочил из переулка и тут же попал в толпу, плывшую по Мещанской к Сретенке. Только его там и видели.

* * *

— Не говорите мне о Власовском! — завизжал антрепренер увеселительной части Форкатти. — Я уже имел с ним дело!

За круглым столом в кабинете антрепренера сидели доктора Анриков и Рамм. Анриков помешивал ложечкой чай, Рамм сумрачно глядел на живот Форкатти, но, судя по его взгляду, был далеко отсюда.

Врачебный амбуланс находился тут же, в помещениях театра номер 1, который принял у себя все посторонние учреждения, занятые в народном празднике. В суете ключ от амбуланса был потерян и оба врача, так и не сумев попасть внутрь, воспользовались приглашением антрепренера и зашли выпить чая.

Беседа началась с обсуждения небывалой толпы, скопившейся за площадью гулянья по явному недосмотру полиции. Помянули недобрым словом обер-полицмейстера — это и вывело из себя Виктора Людвиговича Форкатти, который и без того обливался потом из-за выпитого чая, усталости и своего холерического темперамента. Анриков про себя отметил мешки под глазами немолодого антрепренера, специфический запашок его тела, манеру совать ладонь под жилетку и прикладывать ее к спине чуть выше поясницы — девять против десяти, что почки.

— Весной, представьте, догадал меня черт пожаловаться генералу Иванову, заместителю Бера. До нас дошли тогда слухи, будто пьесы, которые мы собирались дать на этом гулянье, похитил Черепанов, содержатель „Скомороха“. Знаете, театр „Скоморох“ на Девичьем поле? Вот он самый. Из тех театриков, в которые публикум ходит обед переваривать. И собрался будто бы Черепанов эти пьесы у себя поставить. Но помилуйте, господа! Это же государственное дело, и пьесы тоже государственные! А их в какое-то глумилище волокут и там ставить собираются! Черт знает что! В общем, встречается Иванов Павел Максимович с этим Власовским и между прочим просит его повлиять на Черепанова. Только повлиять, господа! Словечко замолвить! О, черт!

От вновь пережитого волнения Форкатти вскочил, как ужаленный, и принялся ходить взад и вперед. Электрическая лампочка под потолком не рассеивала сумрака, но доктор Рамм, наконец, разглядел рисунки, украшавшие жилетку Форкатти: это были лошадиные головы.

— В общем, неделю спустя приходит к нам труппа Черепанова всей гурьбой и просится на службу, потому что хозяин разорен. Хотя раньше они к нам на премьеры являлись специально, чтобы освистать их. Представьте, господа! Ваш Власовский ободрал его, Черепанова, как липку, а еще избил и при этом разве что из Москвы не выслал. Ну сами посудите, какого я теперь мнения о Власовском? Да и о себе самом тоже, черт бы меня побрал! Ну кто б мог подумать! Я-то в Москве человек чужой, Павлу Максимовичу по-товарищески, просто пожаловался. А он — к Власовскому! Ну зачем же так сразу? Можно подумать, этот Черепанов мне конкурент и соперник! Можно подумать, я брату моему сторож и держиморда!

Суровый Рамм — в глазах его мерцало мрачное сочувствие — покивал головой.

— Эти казенные люди только и умеют, что затрещины раздавать направо и налево. Вот и все, что они умеют! — жаловался Форкатти. — Сил моих нет! Больше я в такие дела не влезаю. Окончится коронация — на юг уеду. Вон из этой Москвы, от этих Власовских, и поскорее! У меня в Одессе антреприза, в Тифлисе, в Кисловодске. В источниках купаться буду, до ста лет доживу, как мой дедушка. Но кушайте же чай, господа! Почему вы чай не кушаете? Кофе, пожалуйста! Сливки, калачи… Господи, пресвятая Богородица! — Форкатти перекрестился пятью перстами. — Вы видели толпу возле буфетов?

Доктор Анриков кивнул:

— Превосходит, полагаю, все ожидания! Это что-то страшное.