Ход больших чисел

Она закрыла глаза.

И так осталась.

Дом наполнился шумом поисков, странно, жутко ожил. Где-то вблизи завязалась борьба. Борьба была упорная, молчаливая, но недолгая. Упали ширмы, с треском повалился ночной столик, что-то со звоном разбилось на мелкие куски.

Она даже не повернула головы.

Знакомый голос зло прокричал:

— Ну ладно, проиграно сражение. Вяжи. Только дай мне старухе слово сказать.

Задвигались, шаркая, топая, как бы во тьме, в страшной вечной тьме. Она не видела их. Она видела лишь протянутую руку и в ней… крестик… давно знакомый ей, страшно знакомый серебряный погнувшийся крестик… с тайным значком, который она когда-то спешно сделала.

— Возьми… на память, матушка, мне уж не к чему!

И крестик перешел в ее руку.

Кто-то тихо спросил:

— Вы знаете этого человека?

Она молчала.

Вокруг нее веяла жуткая тайна, и люди как бы слились со тьмою, неподвижные, ждущие ответа ее. Но были они для нее как призраки сна. Она не слышала их и они не дождались ее ответа. Тишина заколыхалась, как бы от движения прячущихся теней. Шаги замолкли вдали, утонули в черной тьме. И тишина снова пришла в спокойствие. Только ветви деревьев скребли по стене, царапали в окна… и временами дождь начинал робко стучать в оконные стекла.

Внезапно в пустынных комнатах послышался глухой шум паденья.

…Наутро старуху Николаеву нашли мертвой на полу ее комнаты, с крепко зажатым в руке серебряным, погнувшимся крестиком…

Федор Зарин-Несвицкий КОШМАР

Илл. В. Сварога

I

Был знойный день.

Лошаденка устало плелась по узкой проселочной дороге; таратайка подпрыгивала на ухабах. Хотелось вытянуть ноги, развалиться и вздремнуть. Но таратайка была узенькая, сиденье низкое, так что мои колени чуть не подпирали подбородок.

Я снял шашку и большой револьвер Нагана, висевший через плечо, и положил их в ноги. На мне осталась только сумка с восемнадцатью тысячами, с которой я ни на минуту не разлучался. Это были полковые деньги, полученные мною сегодня утром из казначейства в городе. Я исполнял обязанности казначея.

Наш полк был расположен верстах в тридцати от города.

Зной становился нестерпимым. Меня совсем разморило, тем более, что ночь почти не пришлось спать. Я встретил вчера в городе знакомых драгун и мы чуть не до самого утра играли в карты и пили.

Мой ямщичок тоже, по-видимому, где-то уже «зарядился» и раза два чуть не вылетел на ухабе.

До ближайшей почтовой станции было еще верст пять.

Справа тянулись необозримые поля желтеющей ржи, налево — густой лиственный лес, который так и манил под свою сень, в свежую прохладу.

Я не вытерпел. Мне захотелось хоть немного расправить затекшие ноги.

Я приказал ямщичку остановиться.

— Отдохнем, приятель, — сказал я, — покури, полежи, а я немного поброжу по лесу.

Он с видимой радостью согласился на мое предложение.

— Заснет, бестия, — подумал я, — ну, да тем лучше. Не скучно будет ждать меня.

— Да не разлеживайся, передохни малость и поезжай шажком вдоль леса, — приказал я, — а я пойду лесом. Да смотри, я оставил в таратайке шашку и револьвер — не потеряй.

— Зачем терять, — лениво ответил он, — не первый раз с господами езжу. Я малость посижу, а там и нагоню ваше благородие. Не извольте сомневаться.

— Ну, ладно, — ответил я.

II

Темная прохлада леса охватила меня. Я решил пройти немного в глубь, не теряя из виду пути. Но лес был густой. Не сделал я в его глубину и ста шагов, как уже след потерял из виду.

— Все равно, — подумал я, — я знаю, в какой стороне дорога, и пойду параллельно с ней.

Я шел довольно долго, не замечая времени, наслаждаясь тишиной и прохладой роскошного леса.

Но усталость брала свое. Я остановился на уютной поляне и решил выкурить папироску.

Растянувшись на густой мягкой траве, я с наслаждением закурил. Я лежал на спине. Сквозь узорную листву голубело небо. Чирикали какие-то птички. Шелест листьев, легкий треск кузнечиков, щебетанье птиц… все таинственные голоса леса напенили дремоту… Я незаметно задремал…

Чьи-то шаги, голос, потом прикосновение к моему плечу разбудили меня.

Я мгновенно пришел в себя и сел, предварительно нащупав, на мне ли сумка.

Передо мной стоял корявый мужичонка.

— Жив, значит, — проговорил он, широко улыбаясь. — Прости, значит, барин, — продолжал он, — а то лежишь тут, рот раскрыт… и тихо, ровно не дышишь.

— Ну, я думаю, нечасто здесь увидишь мертвое тело, — ответил я.

— Не скажи, — ответил мужичонок, — в мае как-то наткнулись мы… подрядчик тутотко лежал. Спервоначалу подумали, спит… А глядь — не дышит…

— С чего же это? — полюбопытствовал я.

— Фершал сказал, будто толст очень, а по-нашему не иначе, как задушили, — ответил он.

— Как надушили?! — воскликнул я, — а доктор был?

— Какой такой доктор! — махнул рукой мужичок. — Фершал позвал урядника, к доктору бумагу только тот подписал. Становой был, еще какой то барин. Ну, посмотрели бумагу и говорят — от полноты умер. У него племянник в городе… Так, сказывают, очинно даже обрадовался. Тут ему и лесопилка и торговля мелочная и дом… А только что беспременно удушен, не иначе…