Мы с сестрой тотчас же собрались и выехали в имение тетушки в тот же день с вечерним поездом; в первом часу ночи мы были уже на нужной нам станции. Оттуда до хутора всего десять верст по шоссе и потом в сторону с полверсты.
Ночь была, как оно и полагается осенью, темная, — зги Божьей не было видно; дул холодный, порывистый ветер, нанося низкие, густые тучи, тотчас же выливавшиеся дождем на мокрую, грязную и без того землю. Мы наняли одного из стоявших на станционном дворе извозчиков парочкой в коляске, то есть, в сущности, в пролетке, и двинулись в путь, не желая ночевать на неприглядной станции, грязной, полутемной, вонявшей накоптившими керосиновыми лампами, в обществе нескольких серых, сумрачных фигур, валявшихся или дремавших, сидя на лавках. Как только мы вышли на крыльцо станции, нас охватило ветром и в лицо брызнуло дождем; пришлось поднять верх пролетки и натянуть на ноги дырявый, давно не отстегивавшийся, заскорузлый кожаный фартук. Скоро по верху и по фартуку застучал крупный дождь, и как мы ни укрывались от усилившегося, казалось, резкого ветра, прижимаясь к задку пролетки, он проникал к нам со всех сторон, обдавая холодными брызгами. Вообще, нам чувствовалось очень скверно и полная темнота достаточно-таки смущала нас. Беловато-серую линию шоссе можно было, впрочем, кое- как разглядеть на остальном, уже безусловно черном фоне, а извозчик наш, знавший, конечно, наизусть каждый толчок на этой дороге, и совсем не унывал, поддерживая тем в нас некоторую бодрость, и подгонял лошадей, весело покрикивая, словно бы ехал днем.
По дороге до Дубравки всего одно жилье — постоялый двор, стоящий на восьмой версте от станции; а как раз у девятого верстового столба съезд с шоссе направо, через канаву по мостику, и идет грунтовая, обсаженная ветлами и обкопанная канавой, дорога до усадьбы тетушки. Других свертков с шоссе до этой дороги нет, а первое селение — Иванищево — находится в версте за поворотом на хутор. Прямая дорожка, ведущая в Дубравку, не идет никуда дальше и с нее нет ни одного бокового съезда.
Извозчик отлично знал, где надо сворачивать на Дубравскую аллею и даже в это утро возил кого-то со станции к тетушке, но я все-таки от времени до времени высовывался из пролетки, стараясь разглядеть дорогу.
Ехали мы довольно быстро, не встречая и не обгоняя решительно никого, что было неудивительно в такую темную, ненастную ночь, и вскоре миновали постоялый двор, видный издалека светившимися еще окошками и по еле мерцавшему зажженному фонарю, укрепленному на столбе около крыльца. Судя по времени, прошедшему с тех пор, как мы миновали постоялый двор, мы должны были уже находиться у мостика, но верстового столба не было видно. Извозчик остановил лошадей, утверждая, что мы, несомненно, подъехали к повороту, и слез с козел, чтобы провести через мостик лошадей под уздцы. Нам не было видно ямщика, но мы слышали его шаги, сначала удалявшиеся, потом опять приближавшиеся; он долго бродил по обе стороны от пролетки, ворча, зажигал спички, гасшие тотчас же на ветру, и, наконец, вернулся к нам, не найдя ни верстового столба, ни мостика.
Он, видимо, был расстроен и даже ругался.
— Черт лысый унес столб! На дрова ему понадобился, — ворчал он, влезая на козлы.
Мы шагом, внимательно следя за дорогой, двинулись вперед и, наконец, въехали в околицу Иванищева: очевидно, мы прозевали съезд. Пришлось, конечно, вернуться; несколько раз мы останавливались; и я, и извозчик слезали и шли пешком, спускаясь даже в придорожную канаву и перебираясь на ту сторону шоссе; но верстовой столб, мостик и ветловая аллея положительно исчезли. Мы опять сели в экипаж и проехали по направлению к станции до постоялого двора; оттуда двинулись шагом и, наконец, извозчик, передав мне вожжи, слез и пошел пешком по самой канаве, рассчитывая если не увидать, то прямо-таки натолкнуться на мостик. Но переезда не было и мы, неожиданно, вторично очутились в Иванищеве. На обратном пути опять не оказалось мостика и мы дотащились до постоялого двора… Становилось жутко.
Что-то творилось с нами неладное.
— Не заночевать ли на постоялом? — заговорил струсивший извозчик. — Куда еще ехать? Нас прямо-таки леший водит. В Дубравку ни за что нам не попасть! Уж это верно!
Но я не согласился. Не верить же в лешего! Да и сестра запротестовала.
Мы в третий раз тронулись вперед от постоялого двора, и вдруг до нашего слуха долетели сперва неясные, а потом все более и более отчетливые звуки бубенцов. Вскоре мы нагнали бежавшую легкой рысцой тройку, запряженную, судя по звуку колес и всего хода, в тарантас; подъехав ближе, мы разглядели даже, как нам казалось, кузов экипажа…
На том месте, где должен был находиться поворот на Дубравку и где мы только что исходили вдоль и поперек все шоссе, шедшая впереди нас тройка, за движением которой мы следили по гудению бубенцов и шуму колес, повернула на всем ходу направо, и мы тотчас же различили топот лошадей и гул колес по мосту, а затем шлепанье лошадей по мягкой грязи.
Извозчик наш даже перекрестился.