Хочу верить…

— Когда я вошел, Зайковская стояла у окна, сложив руки за спиной и слегка откинув назад голову. Ее волосы рассыпались по плечам. Помню, у нее были очень красивые волосы, рыжеватые, пышные и длинные. «Поговорите с ней, Чудовский, — приказал Бронке. — Я плохо ее понимаю».

— Она же преподавала немецкий язык, — удивился я.

— В тот раз Зайковская говорила только по-русски. Наверно, у нее были на это свои причины… «Господин переводчик, — сказала она, — объясните Бронке, что я должна срочно увидеть штурмбаннфюрера Кернера. Пусть он придет ко мне в камеру или вызовет меня к себе. Я сделаю важное сообщение». «Можете все сказать Бронке, он передаст Кернеру, — ответил я. — Господина штурмбаннфюрера сейчас нет в городе».

— Его действительно не было?

— Нет, он был, но если бы пришлось его позвать, Бронке никогда не простил бы мне этого.

— Почему?

— Потому, что ему хотелось представить дело так, будто именно он уговорил Зайковскую дать важные показания. Короче говоря, поставить это себе в заслугу.

— Он вам намекнул?

— Что вы, конечно, нет! Но это было и так ясно. Я недолго продержался бы на своей должности, если бы не научился разбираться в их психологии…

— Что же ответила Людмила?

— Она подумала немного и согласилась дать показания Бронке. Она спросила, может ли Бронке гарантировать ей жизнь и свободу, если она назовет адреса и фамилии важных преступников.

— Патриотов, — поправил я.

— Да, конечно, — торопливо сказал Чудовский. — Бронке дал ей честное слово немецкого офицера, что она не только останется жить, но будет щедро вознаграждена.

— Он собирался сдержать свое обещание?

— Он просто не думал об этом. Зайковская назвала имена подпольщиков, взорвавших железнодорожный мост. Я их помню. Остап Тимчук, Семен Гаевой, Тарас Михалевич и Василий Галушка. В тот же день все четверо были арестованы, ни в чем не признались, но все равно их казнили.

— Когда?

— Точно не помню. В начале августа.

— Почему их одних? Другие подпольщики еще долго находились в тюрьме.

— За взрыв моста Кернер получил выговор от своего шефа — штандартенфюрера Герда. Ему хотелось показать свою оперативность. Сообщение Зайковской было для него очень кстати. Он так обрадовался, что приказал перевести ее в хорошую камеру и кормить обедами из ресторана.

— Почему же он не освободил ее?

— Она была еще нужна ему. Он хотел с помощью Зайковской получить показания у секретаря подпольного горкома партии Георгия Лагутенко.

— Каким образом?

— Посадив ее к нему в камеру. Лагутенко ведь очень хорошо относился к Зайковской.

— Кернер вам говорил об этом плане?

— Да, он говорил мне…

— План был осуществлен?

— Не знаю… Девятнадцатого августа меня перевели в другой город, и я больше не видел Зайковскую и не слышал о ней.

— А с Кернером вам приходилось еще встречаться?

— Да, ведь он оставался моим начальником.

— Случайно в разговоре он не упоминал о Зайковской, о ее дальнейшей судьбе?

— Нет…

— А Лагутенко? Дал Лагутенко какие-либо показания?

— Не могу вам сказать.

— Как вы думаете, что могли сделать с Людмилой? — задал я последний вопрос.

Чудовский посмотрел в потолок, почесал пальцем бровь и ответил снисходительно:

— Кернер обычно убирал людей, чьими услугами пользовался, Скорее всего Зайковская была расстреляна…

Наш разговор можно было считать оконченным. Все, что рассказал Чудовский, я знал раньше… Мне было ясно, что больше он ничего не скажет. Уже одевшись и стоя в дверях, я спросил для очистки совести:

— В тюрьме была больница?

— Нет, — ответил Чудовский. — Заключенных лечили в городской больнице. Конечно, только тех заключенных, которые были нужны Кернеру. Их помещали в отдельную палату. Там постоянно дежурил тюремный надзиратель Майборода Егор Тимофеевич.

— Неужели фамилию помните?! — вырвалось у меня.

— Чего же его не помнить, — спокойно сказал Чудовский, — если мы с Майбородой вместе пять лет в одном бараке жили, на соседних нарах спали. Освободили его по амнистии. — В голосе Чудовского послышалась зависть.

— Где он теперь, не знаете случайно? — Я замер, ожидая ответа.

— Адресок у меня записан. Желаете? — Чудовский принес из комнаты записную книжку, нашел нужную страницу и сказал: — Вот. Путевым обходчиком работает. Если случится зайти к нему в гости, передайте от меня привет. А о Зайковской, поверьте, как на духу, ничего больше не знаю.

— Благодарю вас, — сказал я. — До свидания.

— Просьба у меня к вам имеется, — вдруг решился он. — Ходатайство я написал Министру внутренних дел. Не затруднит вас по приезде в Москву передать его прямо к нему в приемную?

Он достал из кармана конверт и протянул мне.

Утром я уехал. Начальник колонии дал мне свою машину. Я сказал ему о просьбе Чудовского и спросил, можно ли ее выполнить?

— Он мог бы передать свое ходатайство обычным путем, — ответил майор. — Но если это вас не затруднит, передайте его министру… Ничего страшного.