Хочешь выжить – стреляй первым

«Кольт, дробовик, винчестер. В книгах и в кино, насколько помню, на первом месте стоял револьвер. Даже банки грабили с револьверами, а тут за все время видел только один, у шерифа. Ладно, это не столь важно. Подведем итоги. Джек Льюис, налетчик и грабитель, но не отморозок, по местным понятиям. Трупы за ним числятся. Судя по непроверенным слухам, именно он убил помощника шерифа и охранника почтового дилижанса. Парень физически здоровый. Возраст двадцать три – двадцать пять лет. Воевал четыре года. Потом больше года где-то болтался. Ку-клукс-клан и все такое прочее. Два года в банде. Не любит черных, индейцев, мексиканцев. Судя по кулакам, – я в который уже раз оглядел мощные кулачищи, доставшиеся мне по наследству, – врежет, слабо не покажется. Похоже все. Хотя нет. Есть еще цена за его голову. В этом есть определенная изюминка: не каждый человек знает, сколько он стоит, а я вот знаю. Три штуки баксов. Если судить по словам того же Мэгона, который проработал четыре месяца ковбоем на ранчо, а получил за свой труд только сто долларов, то бабки весьма и весьма неплохие».

Изучение местной жизни и личности Льюиса помогало мне, в какой-то мере, отвлечься от постоянного ожидания смерти. Как оно сложится в дальнейшем, угадать невозможно, а виселицы никто не отменял. В свое время я случайно наткнулся на выражение Сенеки: «Человек жив, пока жива надежда» и сразу подумал, что оно может составить философскую основу моей работы. Ведь смысл моей работы, бойца специальной разведки, сводился также к одной фразе: «Убить – чтобы выжить». Как Льюис, так и я, мы постоянно ставили свою жизнь на кон, ходя по краю пропасти. Мне нравилось воевать, играть в прятки со смертью, чувствовать, как закипает адреналин в крови. Все продолжалось до того момента, пока не был допущен промах, причем не только по моей вине, но и из-за неожиданно усложнившейся ситуации, которую просто было невозможно просчитать заранее.

В результате меня отстранили от операций и определили на новое место работы, сделав инструктором по стрельбе в одной из спецшкол. Лишив того, чем я жил, у меня тем самым забрали смысл жизни. Пусть далеко не самый правильный, пусть даже сродни наркотику, как утверждают психологи, но это было то, что я умел делать и что мне по-настоящему нравилось. Время шло, и мне пришлось смириться с существующим положением вещей, правда, этому, в немалой степени, способствовало чувство собственной вины. Теперь мне нужно было понять, как жить дальше, потому что размеренная жизнь служащего, пусть даже со специфическим уклоном, меня никак не устраивала. Мысли были разные, вплоть до бегства за границу. Наемники или Французский легион, Африка или Азия, мне было все равно, лишь бы снова играть в кошки-мышки со смертью. Как вдруг неожиданно поступило предложение убить человека. Даже не человека, а бандита, не поделившего игорный бизнес с другим отморозком. Человек, который мне это предложил, когда-то был моим командиром, два года назад ушедшим в отставку. Не знаю, кто кого удивил больше. То ли он меня неожиданным предложением, то ли я его своим мгновенным согласием. Почему я этим занялся? Во-первых, не хватало нужной дозы адреналина в крови, во-вторых – денег, а вот третье, даже не знаю, как назвать. Что-то вроде Божьей Кары. Я всегда считал, что негодяев нужно наказывать. Конечно, глупо подменять собой Божье провидение, но человек такое существо, что себе в голову вбил, то и будет делать. Так и со мной.

На второй день, после того как мне удалось встать на ноги и пройти пару шагов без посторонней помощи, мне принесли одежду. Обноски с чужого плеча. Стоптанные ботинки, заштопанные в двух местах брюки с подтяжками и засаленную, шитую на чье-то весьма объемистое брюхо, рубаху. Развернув ее, я скривился, а помощник шерифа, заметив это, выдал следующий шедевр местного юмора:

– Чего кривишься, Льюис? В ней и в «пеньковом галстуке» ты будешь смотреться, как настоящий джентльмен!

Его поддержал смехом стоявший рядом охранник с дробовиком в руках. Кривясь от боли, я медленно, с трудом оделся, и как только вбил ноги в грубые ботинки, охранник в ту же секунду откинул занавеску, разрешая мне, первый раз за все время, покинуть «камеру». На первом же шаге боль сдавила грудь, но я даже не обратил на нее внимания, все мои мысли и чувства были устремлены к тому, что находилось за дверным проемом. Какая-то часть меня – вопреки всему – все же надеялась, что все происходящее окажется гигантским розыгрышем. Поднятые из глубин сознания сомнения и колебания породили внутри меня не свойственную мне нерешительность, заставив остановиться на какие-то мгновения у полуоткрытой двери, но уже спустя несколько секунд я толкнул дверь и шагнул за порог. Какую-то секунду впитывал в себя картину, открывшуюся моим глазам, затем колени дрогнули, по телу пробежала дрожь, и я пошатнулся. Доктор Митчелл, шедший сзади, поддержал меня, а затем помог прислониться к стене.