Хочешь улететь со мной?

Меня довезли до дома на небольшом броневичке. У ворот меня встретил Минро. Он молчал, пока мы шли к дому, и разглядывал свои ногти.

– Мне это не нравится, – сказал он, когда дверь в дом закрылась. – Вы кружите голову девушке.

– Не понял.

– Вы сказали, что она улетит с вами.

– А что в этом плохого? – спросил я. До того момента ночной разговор на крыше был не более как словами, никого ни к чему не обязывающими. Была фраза, сказанная невзначай, рожденная самим течением разговора.

– Она сказала об этом старику, – сообщил Минро, вытирая носовым платком указательный палец. – Ваша глупая шутка…

– Почему вы считаете меня глупым шутником?

– Зачем вам эта девушка?

– Ей будет лучше в другом месте, – сказал я. Противодействие облекало случайную фразу в реальные одежды. – Она сможет нормально жить и учиться. Через полгода она уже будет брать два метра, вы знаете?

– Где брать? – не понял меня Минро.

– Она прыгает, любит прыгать в высоту.

– Не знал. – Минро начал протирать средний палец. Я не мог оторвать глаз от мерных движений его руки. – Но не в этом дело. Нарини живет у нас несколько лет. Наша семья потратила на ее охрану столько, что всем нам можно было купить жен. Из-за нее мой младший брат не получил образования. И тут появляетесь вы. Что, у вас своих женщин мало?

– Очень много, – сказал я. – Даже больше, чем нужно.

– Я предупреждаю, что не позволю вам увезти Нарини. Ее передадут сильному клану. Там у нее будут замечательные, богатые мужья.

– Мужья?

– Разумеется. Разве вам не говорили, что полиандрия у нас официально признана?

– А она об этом знает?

– О полиандрии? Разумеется.

– И знает, что вы договорились продать ее?

– Еще узнает, – сказал Минро. – Я забочусь о ее безопасности и безопасности моей семьи. Отец выжил из ума. А вы не смейте больше разговаривать с Нарини. Я вас пристрелю.

– Спасибо за предупреждение, – сказал я и пошел к себе.

Минро не знал, что выбрал для разговора со мной самый неудачный тон. Мне нельзя угрожать. Из-за этого я претерпел немало неприятностей, но любая угроза заставляет меня поступать наоборот.

Не могу сказать, что в тот момент я уже полюбил Нарини. Мне было приятно смотреть на нее, интересно разговаривать с ней. Я хотел ей помочь. Но любовь… Она могла возникнуть, могла и миновать меня. Кстати, и Нарини тогда меня не любила, но я мог изменить ее жизнь. И снять бремя с близких.

Нарини встретила меня у моей комнаты. За ней тенью брел ее младший братец.

– В нашем доме нельзя секретничать, – сказала она. – Я слышала, что вам говорил Минро.

В коридоре горела тусклая оранжевая лампа. Оттого в голосе и движениях Нарини мне чудилась тревога, которой, может, и не было.

– Вы хотите улететь со мной? – спросил я.

Она молчала.

– Пойдем, – сказал ее брат. – Пойдем спать.

– Да, – сказала Нарини, глядя на меня в упор.

Когда теперь я отсчитываю время нашей любви, я начинаю отсчет с этого взгляда.

Син-рано не спал. Мы пошли к нему. Он сидел в широком кресле, седая грива была встрепана.

– Знаю, знаю, – сказал он сварливо. – Ты как камень, брошенный в спокойный пруд. Только наш пруд неспокоен.

Сыновья его вошли в комнату вслед за нами.

– Дядя, – сказала Нарини, – Ким хочет, чтобы я летела с ним. Я согласна. Вы будете жить спокойно.

– Мне жаль, если ты улетишь, – ответил Син-рано. – Но я рад.

– Спасибо, дядя, – сказала Нарини.

– Я не допущу этого, – вмешался Минро. – Мой брат, – он показал на Рони, – пролил кровь. За кровь надо платить.

– Я так не думаю, – сказал Рони и покраснел.

– Вчера на нас напали люди Гобров. – Син-рано пристально глядел на Минро. – Кто их привел?

– Я их не звал.

– Получается гладко, – сказал Син-рано. – Они уводят Нарини, ты не виноват, а деньги твои.

– Я оскорблен, – сказал Минро, брезгливо морщась.

– И не пытайся помешать им улететь, – предупредил отец.

– А мы? – спросил один из братьев Нарини. Его худое лицо посерело.

– Вы будете жить в моем доме. Как прежде, – ответил Син-рано.

В тот вечер я больше не говорил с Нарини. Нам было неловко под настороженными взглядами домочадцев.

Утром Син-рано отвез меня в Олимпийский комитет. На заднем сиденье машины сидел Рони с автоматом. Син-рано был напряжен и молчалив – какой отец хочет сознаться в том, что опасается собственного сына?

Опасения Син-рано оправдались.

Нас подстерегли у касс, куда мы заехали из Олимпийского комитета, чтобы взять билеты на завтрашний корабль. Я не сразу сообразил, что произошло. Мы выходили из здания. Рони ждал нас у машины. Он стоял, прислонившись к ней спиной так, чтобы автомат не был виден, – он не хотел нарушать запрета на ношение оружия. Син-рано оглядел улицу в обе стороны и сказал:

– Идем.

Была середина дня, улица залита резким солнечным светом, прохожих не видно.

Я шагнул к машине, и тут же Син-рано рванул меня за руку и уложил на асфальт. Послышался мелкий дробный звук – пули бились о машину и стену дома. Рони упал на тротуар рядом с нами и, падая, открыл стрельбу.

Затем Син-рано втолкнул меня в машину, сын прыгнул за нами, и машина сразу взяла с места. За нами гнались, пули ударяли в заднюю бронированную стенку, но мы удрали.