Хоббит, который познал истину

— Это твое право и твой выбор. Только не рассказывай новым друзьям о мире, из которого пришла, это может вызвать проблемы для всего Средиземья.

— Что я, дура, по-твоему? — возмутилась Мезония.

— Нет, не дура, потому я и отпускаю тебя. И последнее, когда тебе надоест бродить, ты знаешь, куда возвращаться.

— Спасибо, Хэмфаст. Будешь в Аннуине, передавай привет Леверлину, скажи, что я не предавала его, просто моя судьба изменилась. Он поймет.

И Мезония ушла.

20

Против всех ожиданий, могила Никанора вовсе не заросла бурьяном. Ее покрывала аккуратная серая плита из камня, похожего на тот, который в реальном мире называют бетоном, и, что поразило меня больше всего, на этой плите лежали живые цветы. В ноябре месяце! И не какие-нибудь лесные васильки или ромашки (хотя и им откуда взяться в это время года?), а настоящие аннуинские чайные розы. В голове (или в ногах?) могилы вертикально стояла другая плита, на этот раз гранитная, барельеф на которой довольно точно изображал Никанора. Почему-то покойный напомнил мне Мерлина. Дело было не только во внешнем сходстве, несомненно имевшемся, но в чем-то более глубоком, может быть, в таких случаях принято говорить о родстве души. Кажется, будто Никанор хочет восстановиться из резервной копии, но не знает, как это сделать. Или даже восстановить не только себя, но и весь мир, чтобы он пошел другим путем и не случилось того, что случилось.

— Здравствуй, Никанор, — сказал я. — Раньше я думал, что разговаривать с покойником глупо, а теперь… Во Вселенной так много глупости, что еще одна маленькая порция, исходящая от меня, вряд ли изменит мировой баланс. Я вернулся, Никанор. Я изменился, я очень сильно изменился. Жаль, что ты не можешь ответить мне, я знаю, что бы ты сказал, но так здорово было бы услышать это из твоих уст. Я не хотел тебя убивать, и я не хотел убивать Плимута и Розу. Я не хотел убивать дурака Боромира в “Четырех псах”, я не хотел убивать лучших магов Аннура. Я не хотел разжигать пламя войны на твоей родине. И я не хотел, чтобы мои друзья и наставники топили печаль в вине, потому что они увидели то, что я натворил. И я никогда не хотел быть героем. Я хотел бы, чтобы ты стоял сейчас со мной, думаю, мы нашли бы общий язык, даже Олорин не понимал меня так, как ты. Да, я знаю, ты мастер психологии, но ведь психологию можно применять не только для того, чтобы раздавить душу противника, но и для того, чтобы исцелить душу товарища. Я не прав?

— Ты прав, — ответил Никанор, — и не только можно, но и нужно. То, что происходит с тобой, называется “депрессия”, и, если ее не лечить, она превратится в невроз, а тогда… если учесть все твои силы…

— Я натворю такого, что война в Аннуре покажется ерундой?

— Не обязательно, но возможно. Твоей душе необходим опытный врачеватель. Обратись к Леверлину, он совсем рядом, в доме за стеной.

— Это где раньше было гнездилище мантикор?

— Именно. После того как твой друг передал Утренней Звезде артефакты для телепортации, главная база ковена находится здесь. Очень удобно: ни одной разумной души на триста миль вокруг, а в то же время это место отделяет от Аннуина всего один шаг, если, конечно, уметь управляться с артефактом перемещения.

— Но разве Леверлин будет со мной разговаривать?

— А что ему еще остается? Думаешь, он захочет тебя еще раз убить? Брось, не такой он дурак, он прекрасно представляет всю силу Уриэля, такую силу не дразнят без крайней нужды.

— Все равно… Как ты это себе представляешь? Я вхожу в кабинет Леверлина и говорю: привет, Леверлин, помнишь хоббита, который истребил два десятка твоих друзей и разрушил главное дело твоей жизни? Вот он я, перед тобой. Знаешь, Леверлин, у меня что-то не в порядке с головой, и мне нужна твоя помощь, ты же вроде у нас опытный врачеватель. А Леверлин говорит: привет, Хэмфаст, сколько лет, сколько зим! Как я рад тебя видеть! Давай, ложись на кушетку, расскажи мне о воспоминаниях детства, будем искать первопричину твоих неприятностей.

Голос Никанора изменился, как будто покойник поморщился. Глупо так думать, ведь у духа не бывает лица, но ощущение возникло именно такое.

— Не думай о Леверлине слишком плохо, — сказал Никанор. — Он совсем не такой мерзавец, каким ты его представляешь. Он фактически правил Аннуром последние шесть лет и был не самым худшим властителем. Да, он резок, циничен, но чего еще ждать от правителя великой державы, могучего мага и мастера психологии в одном лице? Душевные перегрузки оставляют следы, похожие на шрамы, и часто эти шрамы кровоточат. Не буду лукавить, Леверлин не любит тебя, но и не ненавидит. Как можно ненавидеть аватара?

— Я не аватар!