Хоббит, или Туда и обратно. Избранные произведения

   Боюсь, я слишком неосторожно употреблял слово «магия», причем и сам это сознавал — вспомните: Галадриэль, и не она одна, с недовольством отзывается о смысле, который придают этому слову смертные. Вопрос этот весьма сложный... Я не собираюсь вступать ни в какие споры относительно того, существует ли магия в реальности. Однако полагаю, что в литературном произведении она вполне может существовать, и что имеется скрытое различие между собственно магией и, как говорили в старину, готикой, то есть колдовством... Считается, что магия по определению добра, а готика — зла. В моей книге и магия, и готика становятся добрыми или злыми в зависимости от намерений того, кто к ним прибегает. Каков мотив, каково побуждение, таковы и подручные средства. Главное побуждение Зла в моей книге — стремление подчинить себе свободную волю других. Действия Врага представляют собой по преимуществу магические ритуалы, которые вызывают те или иные явления в посюстороннем мире. Но магией он пользуется, дабы устранять препятствия, а готикой — чтобы устрашать и покорять. Магия же Гэндальфа и эльфов направлена к добру, а «сопутствующие» ей эффекты служат лишь своего рода украшением: эти украшения никогда не обманывают самих эльфов (хотя порою смущают людей), ибо налицо огромное различие между эффектами и подлинной магией — столь же огромное, как различие между литературой (живописью, скульптурой) и реальной жизнью.

   Обе стороны в основном применяют «обиходные» средства. Враг, сея зло и разрушение, обратился к «машинам», что вполне естественно для «мага», использующего магию во имя все большего могущества. К магии прибегают прежде всего (философскими рассуждениями о принципах магии мы пренебрегаем) для скорейшего достижения цели: так гораздо проще и легче что-либо осуществить, так сводится практически к минимуму временной промежуток от возникновения идеи до ее материального воплощения. Но сама по себе магия — штука капризная. Поэтому, если у вас есть машины — или тысячи рабов,— можно обойтись и без магии и свернуть горы, вырубить леса или возвести пирамиды, не прибегая к магическим обрядам...

   Магией, о которой говорится в моей книге, нельзя овладеть, изучив заклинания из древних «кладезей премудрости», то есть колдовских фолиантов, она передается по наследству, и люди, как правило, ею обделены. Исцеление Арагорном Фарамира и Эйовин можно, конечно, воспринимать как магию — либо как сочетание магии с познаниями в травах и с гипнотическими способностями, но не стоит забывать, что (по тексту) мы узнаем об этом исцелении со слов хоббитов, которые не имеют представления об истинной магии, и что Арагорн — дальний потомок Лютиэн, то есть ведет свой род от эльфов.

(Из письма Н. Митчисон)

Господина Торбинса я представляю себе как человека, а вовсе не как «чудесного кролика» — почему-то некоторые читатели мнят его именно кроликом. Это низенький человечек с короткими ногами и объемистым брюшком. Добродушное, круглое лицо, уши совсем чуть-чуть заострены «по-эльфийски» кверху, волосы — темно-русые, короткие и вьющиеся. Ноги от лодыжек до стоп покрыты коричневой шерсткой. Одежда: зеленые бархатные штаны, красный или желтый жилет, коричневая или зеленая куртка с золотыми (или медными) пуговицами, темно-зеленый плащ с капюшоном (подаренный гномами). Рост хоббита — около трех футов или три фута шесть дюймов.

(Из письма редактору издательства «Хафтон-Миффлин»)

   Моя книга — литературное произведение, а не историческая хроника, в которой описываются реальные события. То, что выбранная мною манера изложения, придающая произведению «историческую достоверность» и иллюзию трехмерности, оказалась удачной, доказывают письма, судя по которым, «Властелин Колец» воспринимается как «отчет» о реальных событиях, как описание реальных мест, чьи названия я исказил по невежеству или небрежности. Кстати, меня неоднократно укоряли в том, что я не потрудился как следует изобразить экономику, науку, религию и философию Средиземья.

   Что касается отношений между Творением и Вторичным Миром. Я бы сказал, что отказ от «использования средств, уже примененных Творцом» является основополагающим свойством вторичного творения, своего рода благодарственным подношением Творцу. Я не метафизик, однако приведенная выше фраза явно попахивает метафизикой, причем весьма любопытной (различных метафизик на свете много, скорее всего, и не перечесть).