Вскоре весь город, оставленный защитниками, сгорел бы дотла. Этого и хотел дракон. Ему даже нравилось, что люди садятся в лодки — можно будет переловить их на досуге или обречь на голодную смерть. Пусть только выберутся на берег, а уж он спалит окрестные леса, поля и пастбища. Давненько Смауг так не тешился.
Однако горстка лучников по-прежнему не сдавалась. Ими предводительствовал Бард, угрюмый голосом и лицом, тот самый, что предрекал наводненье и мор на рыбу. Даже те, кому не нравились его мрачные слова, ценили в нем отвагу и непреклонность. Он был далеким потомком Гириона, чьи жена и маленький сын успели покинуть в лодке разрушенный город Дейл. Бард стрелял из огромного тисового лука, и все стрелы у него кончились, кроме одной. Рядом бушевало пламя. Соратники разбегались. Он в последний раз натянул тетиву.
Внезапно что-то затрепетало у него на плече. Бард вздрогнул, но это был всего лишь старый дрозд. Без страха он устроился на плече у лучника и заговорил в самое ухо. К собственному удивлению Бард понял каждое слово — ведь он был родом из Дейла.
— Погоди! — сказал дрозд. — Луна встает! Когда дракон будет разворачиваться над тобой, ищи прореху на груди слева. — И пока Бард стоял в изумлении, он поведал о том, что случилось в Горе и что разузнал Бильбо. Тогда Бард натянул тетиву до самого уха.
Дракон летел низко. Вставшая над восточным брегом луна серебрила его крылья.
— Стрела! — сказал лучник. — Черная стрела! Я сберег тебя на последний выстрел. Ты никогда меня не подводила, и я всегда тебя вызволял. Ты досталась мне от отца, а ему — от предков. Если ты и впрямь вышла из кузни истинного Короля-под-Горой, лети быстро и метко!
Дракон снижался. Его брюхо искрилось драгоценными каменьями — везде, кроме одного тускло черневшего места. Запела тетива. Черная стрела взмыла ввысь и впилась точно в брешь на чешуйчатой груди, под отведенной вбок левой передней лапой. Она вошла целиком — наконечник, древко и оперенье, — столь мощным был ее лет. С воем, от которого глохли люди, падали деревья и дробились камни, Смауг взмыл в небо, перевернулся и рухнул замертво.
Прямо на город он упал и забился в предсмертных судорогах, круша обгоревшие дома. Озеро вскипело, заклубился пар, белый в наступившем мраке. Зашипела вода, завертелась воронка, и все смолкло. Так погибли Смауг и Эсгарот, но не Бард.
Молодой месяц вставал все выше и выше. Завывал ветер, клоня столбы белого пара и гоня их на запад, чтобы развеять в клочья над топями возле Мирквуда. Озеро было усеяно темными лодками, ветер разносил над водой крики людей, оплакивающих Эсгарот, свое добро и разрушенные дома. Впрочем, если хорошенько подумать, им следовало благодарить судьбу (
Рыдающие, дрожащие от холода люди собрались на западном берегу и первым делом принялись ругать мэра, который бросил город, когда там еще оставались защитники.
— Может, денежки он считать умеет, особенно свои, — шептали горожане, — а вот в трудную минуту струсил. — И они принялись восхвалять Барда. — Если б только он не погиб, — говорили люди, — мы бы сделали его королем. Бард — Победитель Дракона из рода Гирионова! Увы ему!
И тут из тени в круг говорящих выступил высокий человек. С него ручьями лилась вода, мокрые черные волосы облепили шею и плечи, глаза горели грозным огнем.
— Бард не погиб! — вскричал он. — Бард прыгнул в воду, сразив врага! Я — Бард из рода Гирионова, я — победитель дракона!
— Король Бард! Король Бард! — закричали все, только мэр заскрипел стучащими зубами.
— Гирион был правителем Дейла, не королем Эсгарота, — сказал он. — Мы в Озерном городе всегда выбирали мэра из числа старых и мудрых и не потерпели бы над собой власти простых воителей. Пусть «король Бард» отправляется в свои владения — Дейл освобожден его доблестью, и теперь ничто не мешает ему вернуться. Все, кто предпочтут холодные камни под сенью Горы зеленым берегам Озера, могут идти с ним. Мудрые останутся со мной, отстроят заново город и будут жить в богатстве и процветании.
— Бард — наш король! — закричали стоящие рядом. — Довольно с нас стариков-менял! — Те, кто стояли дальше, подхватили: — Да здравствует Лучник! Долой Барыгу! — так, что эхо раскатилось по всему берегу.