Нгуен вышел из Ярославского вокзала на просторную площадь, глянул на знакомые причудливые башенки, на величавое здание Казанского вокзала, и ему показалось, что он только вчера простился с этим городом.
Москва казалась все такой же, как и семь лет назад, когда он видел ее в последний раз, и все же в чем-то была неузнаваемой. Повсюду бросались в глаза приметы нового. На улицах было гораздо больше, чем прежде, машин. Площадь между тремя вокзалами загромождала окруженная дощатым забором вышка строящегося метрополитена.
В Охотном ряду он не нашел знакомой церкви, а с левой стороны на месте старых лавок поднимались леса новой строящейся гостиницы. По Тверской рядом с привычными грохочущими трамваями уже ходили автобусы и первые троллейбусы. На углу Газетного переулка — раньше, он помнил, здесь были недостроенные кирпичные стены кинотеатра — обиталище чумазых беспризорников — теперь высилось внушительное здание телеграфа.
Но еще бóльшие, прямо-таки разительные перемены происходили в жизни советских людей. На многочисленных транспарантах, на первых полосах газет он читал лозунги и призывы, зажигавшие восторгом и энтузиазмом: «Пятилетку в четыре года!», «Даешь индустриализацию!», «Будущее — за колхозами!», «Кадры решают все!»
Шел второй год пятилетки. Вопрос «кто — кого?» был уже решен в пользу социализма. Теперь стояла задача окончательной ликвидации всех эксплуататорских классов, полного уничтожения причин, порождающих эксплуатацию человека человеком, задача построения социалистического общества. В соответствии с ленинским курсом на индустриализацию страны вторая пятилетка предусматривала невиданные доселе темпы роста производства средств производства — почти вдвое. В газетах пестрели названия ударных строек: Магнитка, «Азовсталь», «Запорожсталь», «Уралмаш». Бесповоротно вступила на путь социализма и деревня, все новые колхозы возникали в самых различных уголках необъятной страны. Началось стремительное освоение Арктики. Славный подвиг челюскинцев, имена спасших их летчиков — первых Героев Советского Союза — еще были на устах у людей. После двух беспросветных лет, проведенных в казематах английской тюрьмы, затворнической жизни в Сямыне и Шанхае, после глубокого душевного потрясения, которое не измерить никакой мерой, вызванного гибелью многих лучших сынов партии, его соратников, друзей, учеников, все, что видел Нгуен вокруг себя в Советской стране, ложилось целебным бальзамом на кровоточащие раны, давало новый заряд бодрости, силы и веры.
В Восточном секретариате Исполкома Коминтерна Нгуен Ай Куок был встречен как герой. Его принял и тепло приветствовал от имени сотрудников заведующий Восточным секретариатом О. В. Куусинен. Коминтерновцы, как и все советские люди, еще жили воспоминаниями о грандиозной борьбе, которая развернулась во всем мире за спасение болгарских антифашистов — Георгия Димитрова, Попова и Танева, посаженных на скамью подсудимых в фашистском Лейпциге. Эта борьба увенчалась великой победой — Георгий Димитров и его друзья на свободе, они в Советской стране. И вот в Москве еще один, теперь уже с Дальнего Востока, живой свидетель силы интернациональной пролетарской солидарности — больной, изможденный, с лихорадочным румянцем на пергаментной коже, туго обтягивающей скулы, но с живым счастливым блеском в глазах и открытой радостной улыбкой.
По настоянию руководства Восточного секретариата Нгуен Ай Куока направляют в крымский санаторий — его легкие требуют длительного серьезного лечения. Но, немного отдохнув и придя в себя, он уже рвется обратно в Москву, к друзьям, чтобы снова включиться в привычную работу профессионального революционера.
1 октября по рекомендации ИККИ его зачисляют в Международную Ленинскую школу, в которой обучались зарубежные коммунисты. В анкете, заполненной при поступлении, он пишет: социальное положение — революционер, основная профессия — партийный работник. Став слушателем МЛШ, он берет себе новый псевдоним — Линов, под которым и выступает весь период пребывания в Советском Союзе.