Хо

Ноша оказалась непосильной. Кровь невинной жертвы обагряет руки не только убийцы, но и защитника, взявшего на себя обязательство защитить её. Пусть сторонники волчьих законов в один голос твердят догмы о естественном отборе, и секут безупречно острыми лезвиями фраз «каждый должен уметь постоять за себя», «кто не приспособлен — тот обречён», «спасение утопающих — дело рук самих утопающих». Всё это на их совести, так как никто не имеет права осуждать тонущего, если сам никогда не тонул. Человеческое общество построено на принципе единства, а не уединения. И оно тем крепче, чем самоотверженнее мы помогаем слабым становиться сильнее, а неприспособленным — приспособиться к жизни, и найти свою нишу в нашем чудесном мире. Не ради награды, похвалы, или отпущения грехов. Но ради чести, совести и права называться человеком!

Будь ты проклято, Хо…

Оно молча тащило Сергея за собой. Сначала их путь пролегал по полутёмным помещениям корабля, затем они спустились по длинной крутой лестнице со скрипучими ступенями, после чего вдруг оказались в каком-то сыром и мрачном подвале, в котором пахло гнилью и канализацией. Вырываться было бесполезно. Рука Хо сковывала его запястье крепче самого надёжного наручника. Если он падал, то оно продолжало тащить его волоком, не сбавляя скорости движения. Бессмысленно было умолять его, просить пощады, пытаться вызвать жалость. Оно было глухо к любым мольбам.

Они двигались под колышущимися сводами паутинного полога, из которого повсеместно выступали ржавые вентили и фланцы, покрытые слизистым конденсатом, а так же фрагменты водопроводных труб, обмотанных драной стекловатой. На полу валялись дохлые крысы и тараканы, вперемешку со строительным хламом и нечистотами. Каким образом корабль превратился в подобие пресловутой теплотрассы, Сергей понятия не имел. Он думал о другом. О том, что его ожидает. Убежать от Хо было невозможно. Да и некуда. Поэтому оставалось лишь смириться со своей участью, и ждать страшной развязки.

Наконец, их путь завершился. Хо втолкнуло его в пустую комнату, площадью примерно пять на пять метров, с покрытыми плесенью стенами из кирпича, зарешеченной лампочкой под потолком, и единственной проржавевшей дверью. На одной из стен виднелась грязная табличка, где с трудом просматривалась надпись «НЕ ВЛЕЗАЙ — УБЬЁТ!» и рисунок с недвусмысленным черепом. Дверь захлопнулась за спиной у Сергея. Последовал скрежет запираемого замка. Затем воцарилась тишина, нарушаемая лишь умиротворяющим гудением трансформатора, расположенного где-то за стеной.

Потирая руку, Сергей сделал пару шагов вперёд, и мимолётно окинул взглядом свой невзрачный карцер. Оказавшись в замкнутом, изолированном помещении, расположенном в глубине неведомых подземных казематов, он чувствовал себя заживо погребённым. Сергей никогда ранее не жаловался на клаустрофобию, и сейчас впервые почувствовал, каково это — ощущать замкнутость ограниченного пространства. Когда стены и потолок словно сжимаются вокруг тебя, давят, душат.

— Чего ты добиваешься?! — простонал он.

— Признания, — голос раздавался непонятно откуда, но явно не из-за двери.

Складывалось впечатление, что невидимый собеседник находится с ним в одном помещении, но как ему удавалось скрываться от его глаз, Сергей не понимал.

— Какого ещё признания?

— Искреннего.

— Я что, на каком-то допросе?! Выпусти меня, тогда и поговорим.

— Ты злоупотребляешь моим терпением.

Пространство моментально преобразилось. По обесцветившемуся потолку и стенам потекли фиолетовые крапины, а шипящий ракушечный шум усилился до нестерпимой тональности, от чего Сергей, заткнув уши ладонями, упал на колени, и пригнул голову к самому полу.

— Хватит!!!

— Как скажешь…

Тут же всё прекратилось, встав на свои места. Стены обрели привычный облик, а потолок прекратил источать странный плывущий муар. Сергей не сразу решился оторвать руки от ушей. Поднеся их к лицу, он увидел на ладонях кровь.

— В чём я должен признаться?

— Расскажи о своих ощущениях. О том, что ты чувствовал, когда убил Зелота.

— Он напал на меня. Я защищался. У меня не было другого выбора…