Хо

— Не стоит извиняться, — Евгений снова вздохнул. — Что свершилось — того уже не изменить. Я свыкся с их потерей. Приспособился. Полгода не мог прийти в себя после смерти матери, ходил как зомби, несколько раз порывался свести счёты с жизнью, но понимал, что это не выход. Ведь она была моим единственным близким другом. Она одна любила меня по-настоящему. Её смерть выбила почву у меня из-под ног. Сначала я не желал мириться с её потерей. Не мог находиться дома один, кидался на стены, проклинал себя за то, что оставил её одну — не был рядом. Ведь, возможно, я бы смог помочь ей тогда. Полгода мрака, именуемого «жизнью». Наверное, именно они послужили началом создания этого иллюзорного мира. Хотя, скорее всего, всё началось гораздо раньше. Но это не важно. Время зарубцевало душевные раны. Я огрубел, ожесточился, замкнулся в себе, но выжил, справился. В реальной жизни я превратился в гордое недоступное существо, выполняющее свою работу уверенно и чётко, как автомат. Работа стала для меня смыслом жизни. А потом, ночью, я, терзаемый бессонницей, погружался в свой альтернативный мир, где был тем, кем хотел быть, кем и являюсь на самом деле. Этот мир стал для меня важнее реального. Нужнее реального. Тогда он ещё не был таким, каким ты его видишь теперь, но я строил его, совершенствовал, укреплял.

Он неожиданно остановился и, так некстати усмехнувшись, перевёл тему своего повествования:

— Да какая теперь разница? Тебе нет до этого абсолютно никакого дела. Глупости всё это. Скажу лишь, что моя жизнь вряд ли способна тебя заинтересовать. Серая, однообразная, скучная. Друзья иногда скрашивают моё одиночество. Но это случается всё реже и реже. У каждого из них свои семьи, своя жизнь.

— А у тебя? — вздрогнула Ольга. Её глаза блеснули каким-то пугливым любопытством. — А ты почему до сих пор не обзавёлся семейством?

— Я? — он вскинул брови домиком, голос дрогнул. — Не знаю. Я даже не задумывался об этом. Есть некие принципы, которые я не могу превозмочь, вот и всё. И потом, кому я нужен? Никто не согласится меня терпеть дольше недели.

Сказав это, он простодушно рассмеялся, нервно толкая пальцем останки «Паркера».

— Странно, — загадочным тоном произнесла Оля. — Не понимаю почему, но почему-то я всё это время была уверена, что ты уже давно женат. Я даже представляла, как будет выглядеть твоя жена.

— Как будет выглядеть моя жена, — кивал головой Евгений. — Моя жена. Жена.

Интонация его голоса резко поменялась. Что ни слово — то холодное острие ножа. Не говорит, а сечёт, полосует. Щёки втянулись, выдавая рельеф острых челюстей. Губы искривились в какой-то ненавистной гримасе. Как быстро он изменился в лице!

— А у тебя разве нет на примете особы, которая могла бы подойти под это определение, — «добила» его Ольга.

— Моя жена, — проклокотал Евгений, точно камни катались в его высохшем горле. — Я расскажу тебе о «моей жене». Но прежде хочу спросить кое-что.

Ненависть.

Ольга вздрогнула. Кто произнёс это?! Не Женя, нет. Кто-то другой. Слово буквально вынырнуло из её подсознания. А собеседник уже поднимался из-за стола, и была в его движениях какая-то скрытая угроза. Он двигался плавно и красиво, неторопливо огибая громадный стол, ступая тигриной походкой. Рука плавно летела над полированной поверхностью, огибая рельеф предметов, находящихся на ней: стопки бумаги, телефон, монитор. Девушка настороженно следила за ним, не понимая, как ей следует реагировать на его приближение. Что-то внутри неё кричало сдавленным детским голосом: «беги-и!» Но она продолжала сохранять спокойствие, не спуская с него глаз, ожидая неожиданных выпадов, готовых произойти в любую секунду.

Ничего не произошло. Евгений подошёл к её креслу, и ничего не предпринимая, остановился сзади, и неслышно облокотился на его высокую изогнутую спинку. Ольга рефлекторно повернула голову немного в сторону. Нормальная реакция обычного человека, к которому кто-то вдруг подходит со спины. Её волнение, умело скрытое выражением абсолютного безразличия к происходящему, выдавалось лишь заметной бледностью и тревогой в глазах. А он нависал над ней, и кресло, зажатое его крепкими руками, доселе лёгкое и подвижное, словно окаменело под тяжестью нового, навалившегося на него тела. Он склонил голову, и его худое лицо остановилось в паре сантиметров от её макушки. Дыхание чуть-чуть взволновало светлый шёлк мягких волос, пройдясь по ним как лёгкий ветерок по полю, устланному пушистым ковылём. Он вдохнул их запах, память о котором хранил все эти годы. Губы, почти касающиеся близких душистых прядей, приоткрылись, выпустив короткий выдох, а вслед за ним — слова.

— Моя жена. Ты представляла её? И какова она? Расскажи мне.

— Ну-у… — Оля пожала плечами.

Она чувствовала жуткую неловкость от его тревожной близости. Она не видела его, это её угнетало и даже пугало. Но она не поддавалась давлению страха.

— Твоя жена непременно должна быть милашкой. Куколкой.