Хмель

– Не птица, не птица! Нет, нет! Я должна сказать… не сейчас. Потом, потом. Так сразу. Ради Бога! Если бы я знала!.. И та похоронная, и все, все против нас, Боже!.. Весь белый свет против нас, Боже!.. Не надо. Не надо.

– Я не могу без тебя, Дарьюшка. Одна-единственная моя радость.

– Нет, нет. Я должна… – Она так и не собралась с духом сказать нечто тайное, сокровенное, чтобы он понял, как далеко они теперь друг от друга, и что минувшие годы пролегли между ними глубокой трещиной, и кто знает, есть ли сила на свете, чтобы сдвинуть горы в кучу, если даже очень молишься Богу!

– Ты помнишь сказала, что вечно будешь ждать меня? И что ты моя жена?

– Боже, помоги мне!.. Я столько пережила, и такие люди!.. Дай мне подумать. Я сегодня из больницы. Из «психички». Ты же знаешь?

– Ты же выздоровела, Дарьюшка.

Крест добольна надавил нос.

– Скажи, пожалуйста, ты веришь, что люди живут в одной мере жизни? И у человека одна мера?

– В одной мере? Как это понять?

– Один старик сказал… отец твой, Прокопий Веденеевич, что у каждого человека пять мер жизни.

– Есть кого слушать. Он зачитался Библией и совесть окончательно потерял. Такое натворил, что уши вянут.

– А если… если я верю? – И замерла в ожидании ответа.

– Пройдет, Дарьюшка, – успокоил Тимофей. – Если стариков слушать, дня не проживешь от скуки. И мой папаша не из пророков. Уткнулся в Библию, и жизнь прошла мимо. Не в Библию надо верить, не апостолам, а собственному разуму и собственной силе. Надо жизнь перестроить. Вот в чем штука. Революция нам поможет.

«Он меня совсем не понимает и никогда не поймет, – обожгло Дарьюшку, и она вспомнила презренного прапорщика, когда тот мучил ее в караульном помещении возле тюрьмы. – Подлец, подлец!»

– Я верю, верю! И вечно буду верить! – запальчиво проговорила Дарьюшка, с силой отстранившись от Тимофея. – Был такой офицер, который… Он надсмеялся, подлец!..

– Есаул Потылицын?

– Нет, нет. Там, в Минусинске, в тюрьме.

– И что он, тот офицер?

– Не надо. Ради Бога! – Дарьюшка закрыла лицо ладонями и отвернулась.

Тимофей не сошел с места, когда раздался стук в дверь и неугомонная Аинна притащила за собою прапорщика Окулова.

– Мы вам не помешали, надеюсь? Что ты, Дарьюшка! Опять тебе плохо?

– Нет, нет. Ничего.

– Ну да встряхнись ты! Что вы ей не поможете? – уперлась Аинна в Тимофея. – Ночь такая чудесная!.. Индюки расползлись, и мы гулять будем, танцевать будем.

Дарьюшка отказалась от веселья – нездоровится.

– Вызвать доктора?

– Не надо. Не надо. Мне просто надо лежать. И все пройдет. Сегодня из больницы, и такая ночь… без ночи, – жалостливо улыбнулась прапорщикам.

Аинна ушла с Окуловым. Тимофей задержался. Он хотел побыть с Дарьюшкой.

– Оставьте меня, Тимофей Прокопьевич. Сейчас я ничего не скажу. Так все сразу!.. Буду лежать и думать, думать. Так мне будет легче.

Тимофей потихоньку вышел из комнаты и, не задерживаясь в доме Юсковых, уехал в гарнизон.

Вот как он встретился с Дарьюшкой! Она – и не она! Где же та Дарьюшка? Может, он ее найдет еще?

IX

Легко и красиво танцевала Аинна с Арзуром Палло, неотрывно глядя ему в лицо, исполосованное шрамами. И на шее у него шрам, уходящий под воротничок, – только сейчас заметила. Для Аинны Арзур Палло был самым интересным и представительным мужчиною, и она не взглянула бы теперь ни на одно лицо без шрамов. И на правой руке у него шрам, и вместо мизинца – коротенький обрубок. Да, русский мексиканец побывал в переделках!..

– Я буду молиться на твои шрамы, – промолвила Аинна, и Арзур Палло чуть усмехнулся, но не иронически, как всегда, а доверительно, понимающе. – Я хочу знать все, все про революцию в Мексике. Обещай, что ничего не скроешь!

– Обещаю. Что было в Мексике – не военная тайна.

– И военные тайны хочу знать!

– У меня их пока нет.

– Но будут!

– Кто знает!..

– Все равно я должна все, все знать…

– Все знать невозможно.

– Возможно. И я обязательно буду знать все, что касается твоей и моей жизни.