Хлеборез

Капитан вышел из нашего штабика, ничего не сказав, а Ярызка сделал шаг ко мне и, будто по готовому плану, предложил:

- Ты временно будешь у меня старшим писарем! Ладно?

- Тут есть старший писарь!

- Ничего, ничего!.. По отношению к тебе я являюсь старшим по званию, потому выполняй приказ!

Он обращался ко мне на "ты" с таким уверенным нажимом, будто имел дело с мальчишкой, хотя сам вряд ли был старше меня.

Вернулся комбат, и я подал ему рапорт о переводе в автороту сменным шофером.

- Права у тебя есть? - спросил капитан. И сам же ответил: - Если даже и нет, то подучишься! Я тебя понимаю, понимаю!..

Наши автороты доставляли боеприпасы на фронт. Машины иногда успевали возвратиться в течение суток на свою базу, а порой и не успевали. Бывало и так, что совсем не возвращались. В лучшем же случае приползали в часть искалеченные, чуть живые шоферы. Но редко бывали такие случаи: как правило гибли под бомбами и машины, и люди.

Почти каждый день выезжал я со своей ротой на фронт. Когда за рулем, когда рядом с водителем. Хорошо, что до войны на курсах Осоавиахима я научился водить грузовую автомашину марки ГАЗ-59. Поездки были чаще ночные, порой я изматывался страшно, но все равно чувствовал себя лучше, чем в подчинении у Ярызки.

Примерно через месяц комбат добился моего назначения замполитом автороты, но характер работы почти не изменился: как и прежде, я выезжал на фронт, подменял уставших или, что еще хуже, раненых шоферов, грузил мины и снаряды.

Летом сорок второго мы двигались из-под Барвенкова на Ростов. При форсировании Дона Ярызка потерял штабной сейф: может, не погрузил его в спешке, может, утопил в реке - этого я не знаю. В станице Вешенской Ярызку вызвал следователь военной прокуратуры, и после этого новый адъютант не появлялся в штабе батальона.

Вскоре перевели куда-то и нашего комбата. В последний раз мы встретились с ним на дороге за Вешенской: я в кабине грузовика, а он за рулем "газика". Я ехал на заправку, а он держал направление на Сталинград.

- Не хочешь на свое прежнее место? - спросил капитан, приостановившись напротив моей кабины, но не глуша мотора. - Могу закинуть слово!

- Не надо! - громко ответил я, так как мой мотор тоже был на газу.

- Правильно решил! - сказал капитан, но я едва услышал его голос. Потом он показал рукой вперед, на сталинградскую дорогу, и взял под козырек. Я понял: капитан прощается со мною, но что он говорит, разобрать не мог: гул моторов заглушал слова. Лицо у капитана было хмурым, глаза еще больше запали, хотя во всем его облике - ни признака страха. Мне подумалось, что Ярызкина небрежность, а может, и беспечность (мне писари говорили, что он часто забывал ключи от сейфа) отразились и на судьбе комбата. Наверно, посылали капитана не на повышение и не в резерв на отдых, хотя бы временный.

- Может, еще встретимся! - крикнул я капитану.

Но и он не услышал моих слов.

Вскоре я с машиною попал под минометный обстрел, был тяжело ранен и эвакуирован в один из камышинских полевых госпиталей. Пожилого капитана я больше никогда не встречал, но почему-то довольно часто вспоминал его. И теперь он мне помнится, хотя прошло с того времени около сорока лет.

Вернемся, однако, к пехотному запасному полку, куда попал я после госпиталя. Я знал, что это тыловой полк, что в сравнении с фронтовым тут намного больше людей, но ни штаба полка, ни других служб ни разу не видел, так как направили меня прямо в роту, которая размещалась в глухой, заброшенной деревне неподалеку от штаба. За все пребывание там я только один раз видел командира полка. Он завернул в нашу роту - это особенно мне запомнилось - в довольно замысловатой рессорной бричке, запряженной парой вороных жеребцов. (Где только взял такой шикарный выезд?) Бричка мчалась по неровной улице с громким скрежетом колес, залихватски гикал кучер, впереди поднимали пыль два верховых охранника. На кучерском месте сидел ездовой с длинным плетеным арапником и сыромятными вожжами в руках, за ним, на расстоянии руки, восседали майор и его адъютант. Следом, глотая пыль, подымаемую конями и колесами, неумело тряслись в седлах еще два верховых охранника.

Все, кто был в хатах, повыскакивали полюбоваться таким необычным зрелищем: если бы проехал легковой автомобиль, и то никто не обратил бы внимания.

Майор, пока сидел в бричке и слушал рапорт нашего командира роты, выглядел важным и очень внушительным, а когда слез - так и скрылся за ней, будто спрятался специально. Ноги у майора были не только слишком короткими, но и колесом выгнутыми посредине, поэтому внешность командира полка вызывала не только удивление, но и сочувствие.

"Если снять с него военную форму, - подумалось мне, - то он вообще был бы незаметным среди людей".

Немного компенсировали его рост ширина туловища и плотная, здоровая упитанность. Лицо майора гладкое, с двойным подбородком, тоже гладким. Живот, перетянутый широким желтым ремнем с блестящей пряжкой, выпирал из-под добротной диагоналевой гимнастерки.