Хлеб и соль

— Дивчата, — сказала Соня, — помогите мне столовую побелить, бо мне одной не управиться. А Гриша вам еще спляшет. Он плясучий.

Гриша не слышал Сониных слов, продолжал свое. А дивчата вдруг стали подниматься, поснимали с гвоздей ватники. Хлопцы посидели немного, выпили и тоже потянулись следом. И скоро стало слышно, как гармонист играет где-то там, возле столовой.

Гриша остался один. Допил водку. Потом пошел к себе в вагончик, достал из-под лавки деревянный чемодан, побросал в него свое имущество и снова сидел, курил.

Когда стихла гармонь, когда пришли в вагон трактористы и легонько захрапел за перегородкой Саша Ильченко, Гриша пошел к Соне. Конечно, она была в столовой. Стены столовой, ободранные, закопченные, стали теперь гладкими и белыми. Огонек освещал их ровнее и ярче. Словно прибавилось в нем смелости. Известкой были забрызганы пол и рукава Сониного ватника, и даже ее щеки.

На плите в кастрюльке клокотало какое-то варево, прикрытое сверху миской. Гриша вдруг с ревностью подумал о Саше-трактористе. Но ведь тот спал в вагончике. Для кого ж это старается Соня? Кому стряпает ночью? Соня заметила настороженный Гришин взгляд.

— Учетчик еще не снедал. Замерять пошел, у кого выполнение, ну, кому завтра флажок вручать. Борщ ему подогреваю.

— Сонь, чего тебя так девки слушаются?

— Так то ж мое звено. Мы ж все вместе свеклу сияли в Воронежской области. Як же им не слухать?

— Соня, — сказал Гриша и вдруг поперхнулся словами, — уезжать мне или оставаться?

— А ты у Кати спроси... — Соня взглянула кротко.

— Да я не про то. Что мне Катя? Ты думаешь, я выпил, так дурной стал. Я себе работу найду. Я шофер. Я слесарь. И дом могу рубить. Что мне тут делать? Зря специальность пропадает. А уехать не могу. Вот словно тросом прикрутили. Ну ты скажи... Вот как бы ты?

Соня отвернулась на минуту от его шальных глаз, которые были совсем близко, заглянула во что-то свое и потом уже посмотрела спокойно, ласково.

— Ой, так мне же свеклу тоже пока негде сиять. Так то же все еще будет. Ведь только приихалы. Оставайся, Гриша, зачем тебе уезжать? Люди тут такие...

— Оставаться, значит? — Гриша вдруг обрадовался чему-то. — Ну ладно, поживем с людьми... — Он пристукнул каблуком. — Эх, пропадай моя жизнь неженатая! — Обхватил Сонины плечи, потянул ее к себе и прижался выутюженной гимнастеркой к ее ватнику, перепачканному известкой.

— Та пусти же... — Соня попыталась освободиться от Гришиных рук. — Та оставайся. Вот ты какой...

Гриша выскочил из столовой, постоял в темноте. Окурок, словно веселый красный светляк, пролетел над землей сколько смог, рассыпался на множество искр. Грише показалось, что вместе с окурком он отбросил прочь все свои сомнения, всю злость на себя и еще на кого-то. Все стало ясно и легко. Он сказал себе: «Ладно, Григор Матвеич, добре, поживем...» — и пустился бегом к крайнему вагончику, где жил бригадир.

Кто ее выдумал

Шофер Вася скосил глаза на девушку, сидевшую с ним в кабине, и повел баранку влево. Его «зис» заколыхался, как большой гусак, перевалился на обочину тракта и накренился. Девушка качнулась и прислонилась к Васиному плечу. Вася приподнял плечо, подставил его девушке под голову и долго ехал так.

Девушка спала. Губы ее раскрылись, и возле них металось облачко пара. «Зис» шел медленно, раздумчиво, накренившись влево. Ехавший следом Иван все трубил, трубил, подгоняя Васю. Обогнать его и поехать первым он не решался, а Вася не слушал сигналов.

Большая колдобина незаметно нырнула под радиатор, колеса ударили по ней, «зис» содрогнулся. Девушка проснулась и сказала: «Ой...»

— Что, — сказал Вася, — кидает? — И обнял правой рукой девушку снисходительно, по-хозяйски.

От этого размашистого касания девушка вдруг притаилась. Она стала неподвижно и прямо глядеть в ветровое стекло. Вася словно впервые заметил ее городское пальто и мужскую шапку с ушами. Его рука, обнимавшая девушку, вдруг огрузла. Снять бы ее, но не было подходящего повода. Вася сделал вид, что рука съехала сама собой. Схватил баранку и погнал.

Иван сразу же начал отставать и снова затрубил: дескать, подожди, Вася. Совсем не мог он ездить в одиночку, этот Иван.

Вася гнал и гнал свой «зис» и все складывал слова в нужную фразу. Он не знал, как теперь заговорить с девушкой. Обратиться к ней снисходительно-грубовато уже было нельзя. Назвать ее на «вы» тоже не хотелось.

А тракт вдруг предупредил Васю жирными на желтом фоне восклицательными знаками: «Шофер! внимание!» Тракт полез в гору на Семинский перевал.

На перевале выпал снег. Набычившись встречь ветру, стояли кедры. Так, наверно, стоят моряки в шторм, уперев ноги в палубу. Ветер свободно проносился над седловиной Семинского перевала в Монголию и из Монголии.

Ощущение серьезного мужского дела, которым был занят Вася, передалось девушке.

Она поднималась на перевал вместе с ним, вместе его «зисом» и устала. Когда «зис» наконец бросил подвывать, девушка облегченно улыбнулась.

— Теперь уже вниз?

Вася ответил тотчас, с готовностью:

— Вниз побежим. Перевалились.

Внизу он спросил у девушки:

— На работу или так чего?